После войны. История Европы с 1945 года

США тратили сотни миллионов долларов на то, чтобы завоевать симпатии европейцев, но немало публикаций и продуктов, созданных в итоге, были аляповатыми и контрпродуктивными, что лишь подтвердило естественные подозрения европейской интеллигенции. В Германии чрезмерное внимание Америки к преступлениям коммунистов было воспринято многими как преднамеренная уловка, чтобы забыть или преуменьшить преступления нацистов. В Италии яростные антикоммунистические кампании Ватикана подрывают антисталинские аргументы Силоне, Витторини и других. Только в искусстве и литературе, где нелепости сталинской культурной политики непосредственно касались творчества художников и поэтов, западные интеллектуалы последовательно дистанцировались от Москвы — и даже здесь их оппозиция была приглушена из-за боязни стать заложниками американской «пропаганды».[121]

С другой стороны, в борьбе за симпатии широких масс западноевропейского населения Советы быстро сдавали позиции. Повсюду, за исключением Италии, с конца 1940-х годов число коммунистов неуклонно падало, и — если верить опросам общественного мнения — даже те, кто голосовал за коммунистов, часто рассматривали свой голос либо как символический протест, либо как выражение классовой или общинной солидарности. Задолго до катаклизмов 1956 года, когда симпатии большинства европейских интеллектуалов резко отвернулись от Советского блока, атлантическая ориентация большинства других западных европейцев была решена.

Кода. Конец Старой Европы

После войны жизнь на удивление мало изменилась.

Дэвид Лодж

«Свои молодые годы я провел в фабричных городах и прилегающих к ним пригородах, среди кирпичей, копоти, дымовых труб и мощеных улиц. На короткие расстояния мы ездили на трамваях, а на длинные — поездами. Мы покупали свежие продукты каждый день не потому, что были гурманами, а потому, что у нас не было холодильника (продукты, которые портились медленнее, хранили в погребе). Моя мать каждое утро вставала в ознобе и разводила огонь в печке в гостиной. Проточная вода имела только одну температуру — холодную. Мы общались по почте и получали новости главным образом из газет (хотя были довольно современными, потому что имели радио величиной с комод). В моих первых классных комнатах стояли пузатые печи и двойные парты с чернильницами, в которые мы макали перья. Мы, мальчики, носили короткие штаны вплоть до церемонии причастия, в двенадцать лет. И так далее. Но это был не Богом забытый закоулок Карпат, это была послевоенная Западная Европа, где «послевоенный» сезон растянулся почти на двадцать лет.»

Это описание индустриальной Валлонии в 1950-х годах, сделанное бельгийским автором Люком Санте, может быть также применено к большей части Западной Европы в эти годы. Автор этих строк, выросший после войны во лондонском районе Патни, вспоминает частые визиты в мрачную кондитерскую, которой управляла сморщенная старуха, укоризненно сообщившая ему, что она «продавала леденцы маленьким мальчикам вроде вас со времен Золотого юбилея королевы», то есть с 1887 года. Она, конечно, имела в виду королеву Викторию. В местном продуктовом магазине Sainsbury пол был усыпан опилками, а работали там жилистые мужчины в полосатых рубашках и бойкие девушки в накрахмаленных передниках и шапочках. Это выглядело точь-в-точь как на пожелтевших черно-белых фотографиях, развешанных на стенах и сделанных в 1870-х годах, когда магазин впервые распахнул свои двери.

Во многих своих существенных чертах повседневная жизнь в первое десятилетие после Второй мировой войны была очень знакома людям, что жили за полвека до того. В эти годы уголь все еще удовлетворял девять десятых потребностей Британии в топливе, 82 процента потребностей Бельгии и других стран нового Европейского сообщества угля и стали. Отчасти благодаря вездесущим угольным очагам Лондон — город трамваев и доков — все еще периодически окутывался влажным туманом, столь знакомым по образам промышленного города поздневикторианских времен. Британские фильмы тех лет имеют отчетливо эдвардианский[122] оттенок — либо в их социальной обстановке (например, «Мальчик Уинслоу» 1948 года), либо по тональности, которая соответствовала эпохе. В ленте «Человек в белом костюме» (1951) современный Манчестер изображен как город XIX века со всеми определяющими чертами (грузовые тележки, которые тащили вручную, жилые дома, общественные отношения); боссы и профсоюзные лидеры сходились во мнении, что предпринимательский дилетантизм является моральной добродетелью, какой бы ни была цена эффективности производства. Три миллиона британских мужчин и женщин посещали лицензированные танцевальные залы каждую неделю, и только в йоркширском городке Хаддерсфилд в начале пятидесятых было семьдесят клубов для рабочих (хотя оба вида общественного досуга теряли свою привлекательность для молодежи).