После войны. История Европы с 1945 года

Из традиционных религий Европы только католики в сороковые и пятидесятые годы увеличивали число своих активных членов. Это было отчасти потому, что только Католическая церковь имела политические партии, непосредственно связанные с ней (и в некоторых случаях обязанные ей за поддержку) — в Германии, Нидерландах, Бельгии, Италии, Франции и Австрии; и отчасти потому, что католицизм традиционно внедрялся только в тех регионах Европы, которые медленнее всего менялись в эти годы. Но прежде всего Католическая Церковь могла предложить своим членам то, чего в то время очень не хватало: чувство преемственности, безопасности и уверенности в мире, который сильно изменился за последнее десятилетие и должен был еще больше измениться в ближайшие годы. Именно связь Католической церкви со старым порядком, ее твердая позиция против современности и перемен придавала ей особую привлекательность в эти переходные годы.

Различные протестантские церкви северо-западной Европы не обладали такой привлекательностью. В Германии значительная часть некатолического населения находилась теперь под коммунистическим властью; положение немецких евангелических церквей в любом случае было несколько подорвано их компромиссом с Гитлером, что отчасти подтверждала Штутгартскую декларация вины, которую в 1945 году подготовили протестантские лидеры. Но главная проблема, как в Западной Германии, так и в других странах, состояла в том, что протестантские церкви предлагали не альтернативу современному миру, а скорее способ жить в гармонии с ним.

Духовный авторитет протестантского пастора или англиканского викария обычно не противопоставлялся как конкурент государству, а скорее как его младший партнер — что является одной из причин, по которой протестантские церкви Центральной Европы в эти годы не могли противостоять давлению коммунистического государства. Но в то время, когда западноевропейское государство стало играть гораздо более важную роль духовного и материального опекуна своих граждан, различие между церковью и государством как арбитрами общественных нравов и морали стало довольно размытым. Конец сороковых и начало пятидесятых годов, таким образом, предстает как переходный период, в котором традиционные нормы общественного уважения, и атрибуты статусности и престижа все еще сохраняли авторитет, но современное государство, как законодатель общественного поведения, уже начало вытеснять церковь и даже классовые нормы.

Характер эпохи хорошо отражает брошюра-инструкция «Развлекательные программы ВВС. Пособие для авторов и продюсеров», изданная для внутреннего пользования работникам ВВС в 1948 году. Чувство моральной ответственности, которое решила возложить на себя общественная телерадиовещательная корпорация, совершенно очевидно: «Влияние, которое [Би-би-си] может оказывать на своих слушателей, огромно, и ответственность за высокий уровень вкуса соответственно высока». Шутки о религии были запрещены, так же как и аббревиатура «B. C.», что означало старомодный музыкальный вкус.[124] Никаких упоминаний о «туалетах» и шуток о «женственности мужчин». Писателям запрещалось использовать шутки, ставшие популярными в непринужденной обстановке войны, или делать фривольные двусмысленные намеки на женское белье. Сексуальные намеки любого рода были запрещены — никаких разговоров о «кроликах» и тому подобных «звериных привычках».

Более того, членам Парламента не позволяли выступать на радиопередачах, которые могли быть «неподходящими или недостойными» статуса публичных лиц. Шутки или замечания, которые могли спровоцировать «забастовку или промышленное недовольство», поощрять торговлю на черном рынке, обманщиков и плутов», также были запрещены. Выражения «обманщики», «хитрецы», которые обозначали типов, имевших дурную славу и мелких жуликов; «черный рынок» как универсальный термин для торговцев и клиентов, обходящих нормирование и другие ограничения, — показывают, насколько Британия, по крайней мере, в те годы, жила в тени войны.

Такие строгости и сопровождающие их нотки чопорного эдвардианского реформизма, возможно, были характерны для Британии. Но эта атмосфера была знакома жителям всего континента. В школе, в церкви, на государственном радио, в уверенном, покровительственном стиле газет и даже бульварной прессы, в речи и одежде общественных деятелей европейцы все еще в значительной степени подчинялись привычкам и правилам прежних времен. Мы уже отмечали, сколько политических лидеров того времени были людьми другого времени — британский Клемент Эттли не был бы неуместен в викторианской делегации в промышленных трущобах, и вполне уместно, что премьер-министр, который курировал переход Великобритании к современному государству всеобщего благосостояния, начинал свою общественную карьеру, занимаясь благотворительностью в Ист-Энде Лондона до Первой мировой войны.