Итальянцы, датчане и голландцы время от времени беспокоились о наличии американских баз на их территории, что подвергало их опасности в случае начала войны. Но оружие, вызывавшее беспокойство, принадлежало сверхдержавам, и большинство европейцев достаточно разумно пришли к выводу, что они ничего не могут сделать, чтобы повлиять на решения, принимаемые в Москве и Вашингтоне. Действительно, жесткая идеологическая окраска американской риторики времен холодной войны позволила многим в Западной Европе, как только непосредственная угроза ядерной войны миновала, сказать себе, что они фактически оказывают Соединенным Штатам услугу, позволяя им защищать себя. Поэтому вместо того, чтобы так или иначе приобщаться к дискуссиям относительно разоружения, они заботились о своих собственных домах.
Самым необычным на европейской политической арене 1950-х годов были не те изменения, что происходили, а те, которые не происходили. Возрождение в послевоенной Европе самоуправляющихся демократических государств, не имеющих ни средств, ни желания воевать, и возглавляемых пожилыми мужчинами, чьим общим, хотя и неофициальным политическим кредо было «Никаких экспериментов», — стало чем-то вроде сюрприза. Политическая температура Западной Европы, несмотря на широко распространенные ожидания, снизилась против лихорадочных пиков предыдущих сорока лет. Поскольку бедствия недавнего прошлого все еще были свежи в общественной памяти, большинство европейцев с облегчением отвернулись от политики массовой мобилизации. Предоставление административных услуг и обслуживание заменили революционные надежды и экономическое разочарование в качестве главной проблемы избирателей (которые во многих местах теперь впервые включали женщин): правительства и политические партии отреагировали соответствующим образом.
В Италии перемена была особенно разительной. В отличие от других средиземноморских государств Европы — Португалии, Испании и Греции — Италия стала демократией, какой бы несовершенной она ни была, и оставалась демократией на протяжении послевоенных десятилетий. Это было немалое достижение. Италия была глубоко разделенной страной. Действительно, само ее существование как страны долгое время было спорным вопросом — и снова станет таковым в последующие годы. Исследования начала 1950-х годов выяснили, что только на итальянском общался менее чем каждый пятый взрослый итальянец: много итальянцев продолжали ассоциировать себя прежде всего со своей местностью или регионом, и в основном пользовались своим диалектом или разговорным вариантом итальянского. Это особенно касалось тех людей, которые не имели среднего школьного образования, а они составляли абсолютное большинство населения.
Отсталость Южной Италии, региона Меццоджорно, была печально известной. Нормана Льюиса, офицера британской армии, временно расквартированного в Неаполе, особенно поразили повсеместные неаполитанские водоносы, которые были почти точными копиями своих предшественников, изображенных на фресках Помпеи. Карло Леви, врач из Пьемонта сосланный Муссолини за свою деятельность в Сопротивлении, запечатлел аналогичные наблюдения в мемуарах «Христос остановился в Эболи» (впервые изданных в 1945 году) — классическом изображении жизни в отдаленном поселке на голых нагорьях Южной Италии. Но Юг был не только неизменным, но и бедным. Парламентское расследование 1954 года показало, что 85% беднейших семей Италии жили к югу от Рима. Сельский рабочий в Апулии, на юго-востоке Италии, мог рассчитывать на получение в лучшем случае половины зарплаты своего коллеги в провинции Ломбардия. Принимая средний доход на душу населения в Италии в том году равным 100, показатель для Пьемонта, на богатом северо-западе Италии, составил 174, а для Калабрии, на крайнем юге, всего 52.
Война еще больше усугубила историческое разделение Италии: в то время как Север, начиная с сентября 1943 года, испытал почти два года немецкого правления и политического сопротивления, за которым последовала военная оккупация союзниками его радикально настроенных городов, Юг Италии фактически оказался вне военных действий. В Меццоджорно социальные и административные структуры, унаследованные от фашистов, уцелели невредимыми после бескровного переворота, который заменил Муссолини одним из его генералов. К давним политическим и экономическим контрастам между северной и южной Италией теперь добавились заметно отличающиеся воспоминания о войне.