После войны. История Европы с 1945 года

Учитывая, что наиболее вероятным поводом для Третьей мировой войны в Европе была сама ситуация в Германии, эти устремления могут показаться любопытными. Но один из парадоксов послевоенной Западной Германии как раз и заключается в том, что привилегированное положение страны как де-факто американского протектората было для некоторых ее граждан таким же источником негодования, как и безопасности. И такие настроения только усилились, когда с конца 1950-х годов стало очевидно, что во время войны в Германии может быть применено боевое ядерное оружие — исключительно под контролем других государств.

Еще в 1956 году Аденауэр предупреждал, что Федеративная Республика не может вечно оставаться «ядерным протекторатом». Когда в начале 1960-х годов стало ясно, что западные союзники пришли к соглашению с Москвой по этому чувствительному вопросу, и что вместе они никогда не позволят Германии получить доступ к ядерному оружию, он пришел в ярость. На короткое время казалось, что верность Боннской республики Вашингтону может быть перенесена на Париж де Голля, с которым связывало общее негодование по поводу своевольного англо-американского обращения и общее подозрение, что США уклоняются от обязательств перед своими европейскими партнерами. Конечно, стремление Франции к независимому ядерному сдерживанию создало заманчивый прецедент для Западной Германии, который де Голль умело использовал в своих попытках отлучить Бонн от его американских друзей. Как выразился де Голль на той же пресс-конференции 14 января 1963 года, на которой он ответил «Нет!» на членство Великобритании в ЕЭС, он «сочувствовал» стремлениям Западной Германии к ядерному статусу. И на следующей неделе он перевел это «сочувствие» в Договор о франко-германской дружбе. Но Договор, несмотря на помпезность, которая его сопровождала, был пустышкой. Очевидная смена лояльности Аденауэра была дезавуирована многими в его собственной партии; позже в том же году его коллеги вступили в сговор, чтобы добиться его отстранения от власти и подтвердить свою лояльность НАТО. Что же до де Голля, то он точно не имел иллюзий в отношении немцев. Шестью месяцами ранее, в Гамбурге, президент Франции сказал безумно восторженной толпе: «Да здравствует франко-германская дружба! Вы великий народ!». Но помощнику он прокомментировал: «Если бы они действительно до сих пор были великим народом, то так меня не приветствовали бы».

В любом случае, какими бы прохладными ни были их отношения, ни один западногерманский лидер не осмелился порвать с Вашингтоном ради иллюзорной французской альтернативы. Тем не менее, внешнеполитические интриги Аденауэра сыграли роль в подспудном настроении недовольства неизбежным подчинением Германии Соединенным Штатам. Оглядываясь назад мы слишком быстро приходим к выводу, что послевоенная Федеративная Республика с энтузиазмом приветствовала все американское. Что американских солдат, разбросанных в те годы по Центральной и Южной Германии, вместе с их военными объектами, базами, транспортом, фильмами, музыкой, едой, одеждой, жвачками и долларами любили и принимали все те, чью свободу они должны были там защищать.

Реальность была сложнее. Отдельные американские (и британские) солдаты, безусловно, нравились. Но после того, как первое облегчение от «освобождения» (именно так!) силами Запада (а не Красной Армией) выветрилось, появились и другие настроения. Тяжелые послевоенные годы союзнической оккупации сильно отличались от жизни при нацистах, и не к лучшему. Во время холодной войны некоторые обвиняли Америку в том, что она поставила Германию в центр «своего» конфликта с Советским Союзом и подвергла страну риску. Многие консерваторы, особенно на католическом Юге, приписывали возвышение Гитлера «секуляризирующему» влиянию Запада и утверждали, что Германия должна идти «средним путем» между тройным злом современности: нацизмом, коммунизмом и «американизмом». А рост важности Западной Германии на восточном фланге Западного альянса подсознательно напоминал самопровозглашенную роль нацистской Германии в качестве культурного бастиона Европы, что сдерживает азиатскую советскую орду.

Более того, американизация Западной Германии — и вездесущность иностранных оккупантов — откровенно контрастировали с очищенной Германией народных желаний, выросшей в начале пятидесятых годов, особенно на диете ностальгических отечественных фильмов. Эти ленты так называемого «отечественного» кинематографа, обычно снятые посреди горных пейзажей Южной Германии, рассказывали истории про любовь, верность и сплоченность, а герои были одеты в местный традиционный наряд. Бесстыдно лишенные вкуса, эти безумно популярные развлечения часто почти точно копировали фильмы нацистской эпохи, иногда под теми же названиями.