После войны. История Европы с 1945 года

В конце концов, даже итальянская киноиндустрия и посещаемость итальянского кино пришли в упадок. Европейские кинопродюсеры, не располагая ресурсами Голливуда, не могли надеяться конкурировать с американскими фильмами по масштабу или «производственным показателям», и все чаще ограничивались «обычным» кинематографом, будь то «новая волна» или бытовая комедия. Кино в Европе превратилось из социальной деятельности в вид искусства. Если в 1940-1950-е годы зрители автоматически шли смотреть все, что показывали в местном кинотеатре, то теперь они шли только в том случае, если их привлекал какой-то конкретный фильм. Ради случайного развлечения, чтобы посмотреть на то, что «шло», они смотрели телевизор.

Несмотря на то, что телевидение было сравнительно «молодым», оно приобрело особую популярность среди старшей аудитории, особенно на ранних этапах, пока оставалось регулируемым государством и культурно осторожным. Там, где когда-то они слушали радио или ходили в кино, зрелые мужчины и женщины вместо этого сидели дома и смотрели телевизор. Коммерческий спорт, особенно традиционные зрелищные виды спорта, такие как футбол или собачьи бега, пострадали: во-первых, потому что у их аудитории теперь появился альтернативный источник развлечений, более удобный и комфортный; и, во-вторых, потому что спорт вскоре стал транслироваться по телевидению, обычно по выходным. Только молодежь выходила на улицу в большом количестве. И их вкусы в развлечениях начали меняться.

К концу 1950-х годов европейская экономика начала в полной мере ощущать коммерческое влияние бэби-бума. Сначала произошел взлет производства товаров для младенцев и детей младшего возраста: детские коляски, кроватки, подгузники, детское питание, детская одежда, спортивный инвентарь, книги, игры и игрушки. Затем пришло время огромного расширения образовательных услуг и появления новых школ, а вместе с тем и нового рынка школьной формы, парт, учебников, школьного инвентаря и все более широкого ассортимента образовательной продукции (вместе с учителями). Но покупателями всех этих товаров и услуг были взрослые: родители, родственники, администрация школ и центральные органы власти. Примерно в 1957 году, впервые в европейской истории, молодые люди начали покупать вещи сами.

До этого времени молодежь даже не существовала как отдельная группа потребителей. Действительно, «молодежи» вообще не существовало. В традиционных общинах и семьях дети оставались детьми, пока они не заканчивали учебу и шли работать, — с этого времени они считались молодыми взрослыми. Новая, промежуточная категория «подросток», в которой поколение определяется не по статусу, а по возрасту — ни ребенок, ни взрослый — не имела прецедента. И мысль о том, что такие люди — подростки — могли представлять отдельную группу потребителей, была бы совершенно немыслима несколько лет назад. Для большинства людей семья всегда была единицей производства, а не потребления. Если молодой член семьи имел собственный денежный заработок, он был частью дохода семьи и шел на то, чтобы покрыть общие расходы.

Но при быстром росте реальной заработной платы большинство семей могли существовать — и не только — на доход главного кормильца, а тем более, если работали оба родителя. Сын или дочь, окончившие школу в четырнадцать лет (типичный возраст окончания школы для большинства молодых западноевропейцев в эти годы), жили с родителями и имели постоянную работу, или просто подрабатывали, уже не ожидали, что они безоговорочно будут отдавать пятницам свой заработок. Во Франции к 1965 году 62% всех 16-24 — летних молодых людей, все еще живущих со своими родителями, сохраняли все свои собственные доходы, чтобы тратить их по своему усмотрению.

Наиболее очевидным и немедленным проявлением этой новой подростковой покупательной способности стала сфера моды. Задолго до того, как само поколение беби-бумеров открыло для себя мини-юбки и длинные волосы, его непосредственный предшественник — поколение, родившееся во время войны, а не сразу после нее, — заявляли о своем присутствии и самоутверждались в своем внешнем виде, вдохновляясь культом гангстеров конца 1950-х годов. В темной облегающей одежде (иногда кожаной, иногда замшевой, всегда четкого кроя и несколько угрожающей на вид) они вели себя в особой, циничной и равнодушной манере — что-то между Марлоном Брандо (в фильме «Дикарь») и Джеймсом Дином (в фильме «Бунтовщик без причины»). Но, несмотря на периодические вспышки насилия — наиболее серьезные в Великобритании, где банды одетых в кожу молодых людей нападали на иммигрантов из Карибского бассейна, — главная угроза, которую представляли эти молодые люди и их одежда, была угроза чувству благопристойности их родителей. Они выглядели по-другому.