После войны. История Европы с 1945 года

Относительная легкость, с которой польские руководители смогли изолировать и уничтожить недовольных студентов, была связана с тем, что им удалось отделить интеллектуалов и их жалобы от остальной страны — в этой стратегии антисемитизм, конечно, сыграл им на руку. Возможно, определенная ответственность за это лежала и на самих студентах — самыми активными в протестах и демонстрациях, особенно в Варшавском университете, были привилегированные сыновья и дочери польской коммунистической номенклатуры, и их больше всего беспокоили проблемы свободы слова и политических прав. Как быстро заметили их враги-неосталинисты, варшавская диссидентская интеллигенция обращала мало внимания на проблемы рабочего населения, связанные с хлебом насущным. В свою очередь, польскому населению в основном были глубоко безразличны преследования, как евреев, так и студентов, а особенно студентов-евреев.

Два года спустя, в 1970 году, когда правительство подняло цены на продукты питания на 30%, а рабочие верфи в Гданьске вышли на забастовку в знак протеста, бумеранг трагически, хотя и непреднамеренно, вернулся — никто за них не вступился. Если польские рабочие и интеллектуалы хотели бросить вызов партии, они должны были преодолеть взаимное равнодушие и заключить политический союз. Этот урок был хорошо усвоен и в свое время применен с историческим эффектом, прежде всего самими Адамом Михником и Яцеком Куронем. Это изменило ход истории.

В этом отношении, по крайней мере, 1968 год в Польше имел один положительный результат, хотя и отложенный. Чего нельзя было сказать о соседней Чехословакии.

В начале 1960-х годов Чехословакия находилась в гибридном состоянии, застряв посреди неудобного перехода от национального сталинизма к реформаторскому коммунизму. Показательные процессы и чистки 1950-х поздно докатились до Праги, так что по сравнению с другими странами именно в Чехословакии их влияние было наиболее ощутимым и длительным. Старая сталинистская элита не менялась — не было чешского Гомулки или Кадара. Старая гвардия режима никуда не делась. Для расследования процессов Сланского и других были сформированы две следственные комиссии, одна из которых работала в 1955-1957 годах, а вторая — в 1962-1963. Задачей обеих комиссий было каким-то образом признать недавние преступления режима, одновременно не допустив ослабления контроля над настоящим.

В краткосрочной перспективе эта цель была достигнута. Жертвы сталинских процессов были освобождены и реабилитированы — во многих случаях по указанию тех же политиков, судей, прокуроров и следователей, которые их осудили. Бывшим узникам возвращали партийный билет, какие-то деньги, купоны (например, на машину), а в некоторых случаях — даже конфискованные квартиры. Их женам и детям снова позволили работать и учиться в школе. Но, несмотря на это фактическое признание несправедливостей прошлого, партия оставалась незыблемой, а ее руководители, которые работали еще при Сталине, — при должностях.

Подобно лидеру французских коммунистов Морису Торезу, первый секретарь Антонин Новотны много лет ждал, чтобы убедиться, в какую сторону дует ветер, прежде чем последовать примеру Хрущева и осудить советского диктатора. Чехословакия пережила апогей сталинского террора так недавно и так болезненно, что партийная верхушка не хотела рисковать, признавая «ошибки», чтобы возможные последствия этого не превзошли волнения 1956 года в Польше или даже Венгрии. Поэтому десталинизацию в Чехословакии умышленно откладывали как можно дольше — даже памятник Сталину на склонах с видом на Прагу, а также его уменьшенную копию в словацкой столице Братиславе не трогали до октября 1962 года.[288]

Последствия коммунистической социальной революции сказались на Чехословакии больше, чем в других странах, — в значительной степени потому, что, как мы помним, в отличие от остальных государств, которые оказались под советской властью, это была действительно развитая буржуазная страна. Главными жертвами сталинского террора в Чехословакии были интеллектуалы, обычно из среднего класса и в основном евреи. Другие слои чехословацкого общества пострадали не так сильно. Социальные лифты для рабочего класса — или, точнее, социальные спуски для всех остальных — были характерной чертой 1950-х годов на чешских и словацких землях. Процент детей из рабочего класса в учреждениях общего высшего образования в Чехословакии вырос от 10% в 1938 году до 31% — в 1956-м, а в 1963-м составил почти 40%. Распределение доходов в Чехословакии к началу шестидесятых годов было самым эгалитарным в Советской Европе.