Ссылаясь на повышенный уровень инфляции с 1971 года, представители рабочих теперь требовали бóльших зарплат и других видов компенсации, тогда как экономика, уже даже до кризиса 1973 года, проявляла признаки истощения. Реальные зарплаты начали опережать рост производительности, прибыли сокращались, новые инвестиции перестали поступать. Избыточный потенциал, порожденный активными послевоенными инвестиционными стратегиями, мог быть поглощен только инфляцией или безработицей. Благодаря ближневосточному кризису европейцы получили и то, и другое.
Депрессия 1970-х годов казалась хуже, чем была на самом деле, из-за контраста с тем, что было раньше. По историческим меркам средние темпы роста валового внутреннего продукта (ВВП) в Западной Европе в 1970-е годы не были особенно низкими. Они варьировались от 1,5% в Великобритании до 4,9% в Норвегии и, таким образом, на самом деле значительно превысили средние темпы роста в 1,3%, достигнутые Францией, Германией и Великобританией за 1913-1950 годы. Но они резко контрастировали с показателями ближайшего прошлого: с 1950-1973 годов ежегодный экономический рост Франции составлял в среднем 5%, рост в Западной Германии составлял почти 6%, и даже в Великобритании средний показатель превышал 3%. Необычными были не столько 1970-е, сколько 50-е и 60-е годы.[304]
Однако последствия были вполне ощутимыми, усугубляемыми растущей конкуренцией за экспорт со стороны новых индустриальных стран Азии и все более дорогостоящими счетами за импорт, поскольку товары (а не только нефть) дорожали. Уровень безработицы начал расти, медленно, но неумолимо. К концу десятилетия число безработных во Франции превысило 7% рабочей силы, в Италии — 8%, в Великобритании — 9%. В некоторых странах — Бельгии, Дании — уровень безработицы в семидесятые и начале восьмидесятых годов был сопоставим с тем, что наблюдался в 1930-е годы; а во Франции и Италии ситуация была еще хуже.
Одним из непосредственных результатов экономического спада стало ужесточение отношения к «иностранным» работникам всех видов. Если официальные показатели безработицы в Западной Германии (которые в 1970 году были близки к нулю) и не превышали 8% рабочей силы, несмотря на снижение спроса на промышленные товары, то лишь потому, что большинство безработных в Германии не были немцами, и, соответственно, их не охватывала официальная статистика. Например, когда Audi и BMW уволили большое количество своих сотрудников в 1974 и 1975 годах, первыми ушли «гастарбайтеры»; четверо из пяти сотрудников BMW, которые потеряли работу, не были гражданами Германии. В 1975 году Федеративная Республика навсегда закрыла свои агентства по найму в Северной Африке, Португалии, Испании и Югославии. В отчете федеральной комиссии 1977 году позицию правительства определял «базовый принцип №1»: «Германия — не страна иммигрантов. Германия — это место жительства иностранцев, которые позже добровольно вернутся домой». Через шесть лет федеральный парламент принял закон «О содействии готовности работников-иностранцев к репатриации».
Добровольно или нет, многие из них действительно вернулись «домой». В 1975 году 290 000 рабочих-иммигрантов и их семьи покинули Западную Германию и отправились в Турцию, Югославию, Грецию и Италию. В том же году 200 000 испанцев вернулись в Испанию в поисках работы; итальянских репатриантов впервые на памяти современников было больше, чем эмигрантов, так же как это вскоре должно было произойти в Греции и Португалии. К середине семидесятых годов почти треть миллиона югославских эмигрантов была вынуждена вернуться на Балканы, где их перспективы трудоустройства были не лучше, чем в Германии или Франции. Кризис рабочих мест в Северной Европе распространился и на Средиземноморье. Тем временем Франция ввела строгие ограничения на иммиграцию из Алжира и ее бывших африканских колоний, а Соединенное Королевство установило более жесткие ограничения для потенциальных иммигрантов с индийского субконтинента.