После войны. История Европы с 1945 года

Конечно, мысль о том, что политическое насилие может иметь «продуктивную способность самоутверждения», не была новой в современной итальянской истории. То, о чем говорил Негри и что воплощали «Красные бригады» и им подобные, было той самой «очистительной силой насилия», которую превозносили фашисты. И в Германии, и в Италии ненависть крайне левых к «буржуазному государству» привела их обратно к «пролетарскому» насилию антидемократических правых. К 1980 году цели и методы левых и правых террористов в Италии стали неразличимы. Действительно, «Красные бригады» и их последователи ни в коем случае не были ответственны за все насилие, совершенные во времена итальянских anni di piombo («свинцовых лет»)[323]. В эти годы вновь проявились правые антиреспубликанские заговорщики, и совершили самое страшное преступление века — взрыв на железнодорожном вокзале Болоньи в августе 1980 года, убив 85 и ранив еще 200 человек; на Юге мафия также перешла к стратегии более агрессивного террора в своей борьбе против судей, полицейских и местных политиков.

Слабость демократических институтов, о которой говорили и которую углубляли появление неофашистского террора и возрождения мафиозной преступности, левые террористы воспринимали как признак собственного успеха — и, похоже, были правы. Обе крайности политического спектра стремились дестабилизировать государство, сделав нормальную общественную жизнь невыносимо опасной — с той разницей, что крайне правые могли рассчитывать на некоторую защиту и сотрудничество со стороны тех самых правоохранительных сил, которые они стремились подорвать. По приказу теневых праворадикальных конспиративных сетей, которые достигали даже высших звеньев полиции, банковского сектора и правящей Христианско-демократической партии, были совершены убийства судей, прокуроров и журналистов.[324]

То, что демократия и верховенство права в Италии смогли пережить эти годы, не стоит недооценивать. Особенно в период с 1977 по 1982 год, когда страна находилась в осаде бессистемного экстремистского насилия со стороны ультралевых, ультраправых и профессионального криминалитета. Именно в эти годы мафия и другие преступные группировки убивали начальников полиции, политиков, прокуроров, судей и журналистов, иногда с полной безнаказанностью. Наибольшую угрозу составляли именно правые радикалы — лучше организованы и более приближенные к сердцевине государства, зато «красные» террористы больше будоражили общественное воображение. Отчасти это было потому, что, как и «Фракция Красной Армии» в Германии, они пользовались тем, что радикальным идеям широко симпатизировали местные. Официальные коммунисты правильно расценили это присвоение революционного наследия в качестве главного актива террористов, а также проявлением опасности, которую они представляли для репутации традиционных левых сил.

Сами местные коммунисты не знали, что «Красные бригады», «Фракция Красной Армии» — как и подобные им по своим целям, но не такие успешные «Cellules communists combattantes» в Бельгии, «Action Directe» во Франции и другие, еще более мелкие организации в других странах — частично финансировались деньгами, предоставляемыми советскими спецслужбами. Эти деньги не были частью какой-то продуманной стратегии; их скорее раздавали по общему принципу: враги наших врагов, пусть даже смехотворные и незначимые, — все равно наши друзья. Но в этом случае такие меры имели противоположный эффект: неоспоримым достижением левого терроризма в тогдашней Западной Европе было то, как он тщательно вычистил остатки революционных иллюзий из массового политического сознания.

Все основные политические организации левых, особенно коммунисты, были вынуждены дистанцироваться и держаться подальше от насилия любого рода. Частично это стало интуитивным ответом на те опасности, которые террор создавал для них, собственно, как и для всех других: представители профсоюзов и других традиционных рабочих движений также были жертвами подпольных организаций, к тому же последние относились к ним с особым презрением. А еще потому, что «свинцовые семидесятые» служили напоминанием каждому, какими уязвимыми на самом деле могут быть либеральные демократии — в пьянящей атмосфере шестидесятых этот урок время от времени забывали. В конце концов годы неудавшейся революции в сердце Западной Европы не поляризовали общество, как того ожидали террористы, а скорее объединили политиков всех мастей в безопасном пространстве политического центра.