В-третьих, теперь политические предпочтения могли иметь другие проявления. Мигрантов из этнических меньшинств, которым в среде белых европейских рабочих сообществ часто были не рады, не всегда приглашали в местные политические и трудовые организации, и это сказывалось на их политических взглядах. И, наконец, расхождения во взглядах между поколениями в шестидесятых ввели в общественное обсуждение проблемы, совершенно незнакомые старой политической культуре. "Новым левым», возможно, не хватало программы, но тем для обсуждения было хоть отбавляй. Во-первых, возникли новые категории избирателей. Увлечение темами секса и сексуальности естественным образом привело к появлению сексуальной политики; женщины и гомосексуалы, которые для традиционных радикальных партий были второстепенными и невидимыми соответственно, теперь предстали как законные исторические субъекты, которые имели свои права и требования. В центре внимания также оказалась молодежь и ее стремления, особенно после того, как во многих странах возраст, с которого можно принимать участие в голосовании, снизили до восемнадцати лет.
Процветание того времени способствовало переключению внимания людей с производства на потребление, с предметов первой необходимости на качество жизни. В разгар шестидесятых мало кто был озабочен моральными дилеммами процветания: те, кого оно коснулось, были слишком заняты, наслаждаясь плодами своего успеха. Но через несколько лет многие, особенно среди образованной молодежи Северо-Западной Европы, стали считать коммерциализованность и материальное благополучие пятидесятых и шестидесятых обременительным наследием, которое состояло из китчевых товаров и фальшивых ценностей. Цена современности начинала казаться слишком высокой, по крайней мере тем, кто получал от нее основные преимущества; они тосковали по «потерянным мирам» своих родителей и дедушек.
Политизация этих культурных недовольств, как правило, была работой активистов, знакомых с тактикой более традиционных партий, в которых когда-то были вовлечены они сами или их семьи. Поэтому политическая логика в целом не изменилась: суть политики заключалась в том, чтобы мобилизовать единомышленников вокруг законодательной программы, которую должно было принять государство. Что отличалось, так это принцип, по которому происходило сплочение. До сих пор в Европе избирательные сообщества формировались благодаря общим интересам больших групп избирателей, которых объединял класс, вид занятости, а также общий унаследованный и зачастую довольно абстрактный набор принципов и целей. Политические подходы весили меньше, чем политическая приверженность.
Но в 1970-х на первый план вышли именно подходы. Начали возникать партии и движения «одного вопроса», которые объединяли очень разных людей по узконаправленным проблемам, иногда причудливым. Удивительно успешная британская Кампания за настоящий эль (английская аббревиатура — CAMRA) — наглядный пример такого движения. Основанная в 1971 году с целью протеста против газированного, однотипного пива «лагер», эта кампания, которую представляли выходцы из среднего класса, опиралась на неомарксистскую идею о том, что массовые производители-монополисты захватили традиционное пивоварение, чтобы использовать любителей пива для получения прибыли, забивая вкусовые рецепторы потребителей усилителями вкуса.
Соединив в своей программе экономический анализ, заботу об окружающей среде, эстетическую проблематику и просто ностальгические настроения, CAMRA стала одним из первых среди многих гражданских сообществ, объединенных вокруг одной проблемы, а также первой ласточкой новой моды на дорогую «аутентичность[328]
» среди зажиточного буржуазного среднего класса и богемы.Но его слегка архаичное очарование, не говоря уже о диспропорции между интенсивностью участия его активистов и прохладным объектом их страсти, делало это конкретное движение с одним вопросом несколько вычурным.
Но не было ничего причудливого или удивительного в других политических сетях с одним вопросом, большинство из которых, таких как CAMRA, были организованы средним классом и отстаивали его интересы. В Скандинавии в начале 1970-х возник ряд протестных партий, в частности Финская аграрная партия (позднее — партия «Истинные финны»), датская Партия прогресса под руководством Моргенса Глиструпа и норвежская Партия прогресса, которую возглавлял Андерс Ланге. Все они горячо и на первых порах категорически отстаивали уменьшение налогов — название, под которым в 1973 году была основана норвежская партия, звучала как «Партия Андерса Ланге за резкое снижение налогов, цен и роли государства», а программа состояла из одного листа, на котором повторялись требования из названия.