После войны. История Европы с 1945 года

В Чехословакии давняя неприязнь к технологической современности перешла к новому поколению интеллектуалов — через работы философов, особенно Яна Паточки и Вацлава Белоградского; последний после 1970 года работал в эмиграции в Италии, а его неохайдеггерианские размышления в его собственной стране читали в самиздате. Читатели с обеих сторон «железного занавеса» благодаря наследию Франкфуртской школы[334], в частности труду Теодора Адорно и Макса Хоркхаймера[335] «Диалектика Просвещения», который вышел в 1944 году, уже были знакомы с мнением о том, что цена попыток покорить и властвовать над природой ради целей человека (проект Просвещения) может оказаться слишком высокой. Их рассуждения в хайдеггерианском духе (они предполагали, что сам коммунизм был противоправным западным изобретением с привкусом самоуверенной иллюзии бесконечного материального прогресса) стали основой интеллектуальной оппозиции, которая сформировалась в семидесятых и соединила этическое несогласие и беспокойство относительно окружающей среды.

Со временем совместная экологическая платформа стала мостиком между новыми формами протеста на Востоке и Западе. Но в условиях ранних семидесятых ни одна сторона еще почти ничего не знала (а в случае Захода и не интересовалась) о взглядах и проблемах их современников с той стороны «железного занавеса». Западноевропейские борцы за окружающую среду были слишком заняты построением своей собственной электоральной базы, чтобы обращать внимание на международную политику, за исключением тех аспектов, которыми она задевала единственный предмет их внимания. В этом, однако, они были удивительно успешны.

В 1973 году первые «экологические» кандидаты приняли участие в местных выборах во Франции и Британии — в том же году, когда в Западной Германии был основан Фермерский конгресс, предшественник Партии зеленых. Подпитываемое первым нефтяным кризисом, западногерманское экологическое движение быстро вошло в политический мейнстрим. Начиная с сидячих забастовок, маршей протеста и гражданских инициатив, в начале десятилетия «зеленые» — поддерживаемые по-разному фермерами, защитниками окружающей среды, пацифистами и городскими сквоттерами (нелегальными жителями заброшенных домов) — продвинулись к 1979 году до того, чтобы обеспечить свое представительство в местных парламентах двух немецких земель. Через четыре года, после второго нефтяного кризиса, их поддержка на федеральных выборах 1983 года выросла с 568 тысяч голосов до 2 миллионов 165 тысяч (что составляло 5,6% голосов), поэтому «зеленые» впервые прошли в федеральный парламент, где получили 27 мандатов. К 1985 году они вошли в состав важного регионального правительства земли Гессен в коалиции с СДП (а региональное Министерство охраны окружающей среды и энергетики возглавил молодой политик от «зеленых» Йошка Фишер).

Успех немецких зеленых не был немедленно повторен в других местах, хотя со временем австрийские и особенно французские партии показали вполне приличный результат. Возможно, западные немцы все же были необычны. В эти годы у них росло отвращение к самим источникам их собственного послевоенного возрождения: между 1966 и 1981 годами доля населения, благосклонно смотревшего на «технологию» и ее достижения, стремительно упала с 72 до 30%. Западногерманские «зеленые» также выиграли от немецкой системы пропорционального представительства, при которой даже совсем небольшие партии могли пробиться в региональные и федеральные парламенты. Хотя подобная система в Италии мало способствовала успехам экологических партий: в 1987 году итальянские зеленые завоевали меньше миллиона голосов и 13 мест из 630 в парламенте. В Бельгии две экологические партии (одна франкоязычная, другая фламандская) также получали все лучшие результаты: с 4,8% голосов в 1981 году, когда они впервые приняли участие в выборах, их поддержка постоянно росла и в 1987 году превысила 7,1%. Зато в Британии избирательная система была устроена таким образом, чтобы чинить препятствия маленьким или маргинальным партиям, и именно так и было.

В Скандинавии на перспективы таких партий, как защитники окружающей среды (или пацифисты, или феминистки), накладывали ограничения сходства в программах других политических группировок — зачем «тратить» голос ради «зеленых», когда социал-демократические или аграрные партии претендовали на отстаивание аналогичных вопросов? Экологическое движение в Норвегии, например, было так же широко распространено, как и в Германии — еще в 1970 году планы лейбористского правительства эксплуатировать крупнейший водопад Северной Европы, в Мардоле, за Полярным кругом, для гидроэлектростанций, вызвали широкое национальное возмущение и побудили к возникновению экологической политики в Норвегии. Но ни дело Мардолы, ни последующие протесты в связи с перспективой строительства атомных электростанций, никогда не выливались в отдельное политическое движение: протесты — и компромиссы — обсуждались внутри правящего большинства.