Они согласились целенаправленно продвигаться в сторону по-настоящему единого рынка товаров и рабочей силы (который был создан в 1992 году) и принять систему «голосования квалифицированным большинством» в процессе принятия решений в Союзе. Под «квалифицированным» имеется в виду, что большие страны (в частности Великобритания и Франция) настаивали, что будут сохранять право блокировать предложения, которые сочтут вредными для их национальных интересов. Это были реальные изменения, и их можно было согласовать, ведь к единому рынку одобрительно относились все, от Маргарет Тэтчер до «Зеленых», хотя и по совершенно разным причинам. Эти изменения способствовали и предвосхищали подлинную экономическую интеграцию следующего десятилетия.
Отход от системы национальных вето в Европейском совете был неизбежным, поскольку решение должно было принимать все более громоздкое сообщество государств, которое всего за тринадцать лет увеличилось вдвое, и уже ожидало заявки на членство от Швеции, Австрии и других кандидатов. Чем больше их становилось, тем более привлекательным — и определенным образом «неизбежным» — становился будущий Европейский Союз для тех, кто еще не вошел в него. Однако для граждан государств-членов важнейшей чертой тогдашнего Европейского Союза было не то, каким образом им руководили (в этом вопросе большинство его населения оставались сущими невеждами), как и проекты более тесной интеграции со стороны его лидеров, а количество денег, которое проходило через его казну, и то, как эти деньги распределялись.
Первоначальный Римский договор предусматривал только одну инстанцию, которая имела четкую задачу определять регионы в пределах государств-членов, которые нуждались в помощи, а затем выделять им средства Сообщества — через Европейский инвестиционный банк, образованный по настоянию Италии. Но поколение спустя региональные расходы в форме денежных субсидий, прямой помощи, стартовых фондов и других инвестиционных стимулов стали ведущим источником расширения бюджета в Брюсселе и, безусловно, самым влиятельным рычагом в распоряжении Сообщества.
Причиной этого было сочетание региональной политики внутри отдельных государств-членов и рост экономических разногласий между самими государствами. В первые послевоенные годы европейские государства оставались унитарными, управляемыми из центра. Местному многообразию или традициям в них придавали мало значения. Наличие местной власти в регионах признала только новая итальянская Конституция 1948 года; и даже то ограниченное местное самоуправление, которое она провозглашала, существовало на протяжении четверти века только на бумаге. Но именно тогда, когда местные требования автономии стали серьезным фактором во внутренних политических расчетах во всей Европе, Европейское сообщество из собственных соображений внедрило систему региональных фондов, начало которой положил в 1975 году Европейский фонд регионального развития (ЕФРР).
С точки зрения брюссельских бюрократов ЕФРР и другие, так называемые, структурные фонды имели две цели. Одна заключалась в решении проблемы экономической отсталости и неравенства внутри Сообщества, где, как очень четко провозглашал Единый европейский акт, все еще доминировала послевоенная культура «роста». С каждой новой волной расширения появлялись новые неравенства, которые требовали внимания и компенсирования ради успеха экономической интеграции. Итальянский Юг больше не был, как когда-то, единственной зоной бедности — большая часть Ирландии; части Великобритании (Северная Ирландия, Уэльс, Шотландия, Север и Запад Англии); большинство регионов Греции и Португалии; Южная, Центральная и Северо-Западная Испания — все они были бедны и нуждались в значительных субсидиях и перераспределении центральной помощи, чтобы иметь возможность когда-нибудь сравняться с другими.
В 1982 году, если средний доход в Европейском сообществе взять за 100, в Дании, ее самом богатом члене, он составлял 126, в Греции — лишь 44. До 1989 года ВВП на душу населения в Дании все еще был вдвое выше, чем в Португалии (в США разница между богатыми и бедными штатами составляла только две трети). И это были средние показатели по странам — региональные различия были еще более глубокими. Даже в богатых странах были регионы, которые могли претендовать на помощь: когда в середине 1990-х годов Швеция и Финляндия присоединились к Союзу, их арктические регионы, малонаселенные и полностью зависимые от грантов на содержание и других субсидий от Стокгольма и Хельсинки, теперь тоже могли претендовать на помощь Брюсселя. Чтобы исправить географические и рыночные деформации, которые привели к зависимости испанской Галисии или шведского Вастерботтена, агентства в Брюсселе выделили большие суммы денег, принося несомненные местные выгоды, но также создавая дорогостоящие, громоздкие и иногда коррумпированные местные бюрократические структуры в рамках этого процесса.