Несмотря на все их похвальные усилия преодолеть недостатки национального политического проектирования, мужчины и женщины, которые строили «Европу» в семидесятых и восьмидесятых годах, все еще были на удивление провинциальными. Их величайшее транснациональное достижение того времени — Шенгенское соглашение, подписанное в июне 1985 года, — красноречивый и показательный пример этого. В соответствии с условиями этого соглашения Франция, Западная Германия и страны Бенилюкса согласились демонтировать свои общие границы и ввести общий режим паспортного контроля. Отныне было легко перебраться из Германии во Францию, точно так же, как уже давно было нетрудно перемещаться, скажем, между Бельгией и Голландией.
Но странам, подписавшим Шенгенское соглашение пришлось взять на себя обязательства по обеспечению более строгого таможенного и визового режима между собой и странами, которые не принадлежали к Шенгенской зоне. Если французы, например, собирались открыть границы для любого, кто въезжал из Германии, они должны быть быть увереными, что сами немцы применили самые требовательные критерии для въезда на их пропускных пунктах. Таким образом, открывая внутренние границы между некоторыми государствами-членами ЕС, Соглашение решительно укрепило внешние границы, отделяющие их от посторонних. Цивилизованные европейцы действительно могли преодолевать границы, но «варваров» надо было бескомпромиссно держать за их пределами.
XVII. Новый реализм
Такого понятия, как Общество, не существует. Есть индивидуальные личности, и есть семьи.
Французы начинают понимать, что именно бизнес создает богатство, определяет наш уровень жизни и определяет наше место в глобальных рейтингах.
В конце эксперимента Миттерана французским левым, казалось, больше чем когда-либо не хватало идей, надежд и поддержки.
Каждой политически значимой революции предшествуют изменения в интеллектуальном ландшафте. Европейские потрясения 1980-х годов не были исключением. Экономический кризис начала семидесятых годов подорвал оптимизм послевоенных десятилетий Западной Европы, расколол традиционные политические партии и выдвинул незнакомые вопросы в центр общественных дебатов. Способ политического мышления с обеих сторон «железного занавеса» решительно отходил от незыблемых идейных обычаев, которые существовали десятилетиями, — и с неожиданной скоростью находил новые. К лучшему или к худшему, рождался новый реализм.
Первой жертвой изменения настроений стал консенсус, который до сих пор охватывал послевоенное государство вместе с неокейнсианской экономикой, которая обеспечивала его интеллектуальные опоры. К концу 1970-х годов европейское государство всеобщего благосостояния начало подсчитывать цену своего собственного успеха. Послевоенное поколение бэби-бумеров входило в средний возраст, а правительственная статистика уже предупреждала о цене его содержание на пенсии: эта проблема становилась еще ближе на бюджетном горизонте благодаря повсеместному снижению пенсионного возраста. Например, среди западногерманских мужчин в возрасте 60-64 года в 1960 году 72% работали на полную ставку; двадцать лет спустя в этой возрастной категории все еще работали лишь 44% мужчин. В Нидерландах их количество уменьшилось с 81 до 58%.
В течение нескольких лет крупнейшее по численности поколение в истории Европы перестанет вносить налоги в национальную казну, и начнет извлекать из нее гигантские суммы — будь то в форме гарантированных государством пенсий или, косвенно, но с аналогичными последствиями, создавая увеличенное давление на государственное обеспечение медицинских и социальных услуг. Более того, это поколение имело лучшие в истории условия жизни, поэтому можно было с большой долей вероятности ожидать, что оно проживет дольше. И к этой проблеме теперь добавилась растущая стоимость выплаты пособий по безработице, которая к 1980 году стала большой статьей бюджета во всех западноевропейских государствах.