После войны. История Европы с 1945 года

Таким образом, годы правления Миттерана начались с амбициозной и радикальной программы: сочетание морально возвышенных и назревших социальных реформ (из которых отмена смертной казни была наиболее значительной) с фантасмагорической программой «антикапиталистического» законодательства. Были повышены зарплаты, снижен пенсионный возраст, сокращено рабочее время. Но ключевым элементом программы был беспрецедентный график национализации. За первый год работы новое социалистическое правительство премьер-министра Пьера Моруа взяло под государственный контроль, помимо прочего, тридцать шесть банков, две большие финансовые компании, пять крупнейших французских промышленных корпораций (в частности Thomson-Brandt, крупнейшего в стране производителя электронных и электрических приборов), а также группы Usinor и Sacilor, французских гигантов металлургической промышленности.

За этими шагами не стояло никакой заранее определенной экономической стратегии. Поговаривали о том, чтобы оживить замедляющуюся французскую экономику за счет вливания государственного капитала; но это не было новой идеей и не было особенно социалистической: премьер-министр Ширак еще в середине семидесятых представил аналогичные проекты роста, на которые был общественный запрос. Главная функция национализаций 1981-82 годов, как и сопровождавшего их валютного контроля, состояла в том, чтобы продемонстрировать антикапиталистические намерения нового режима; подтвердить, что выборы 1981 года действительно изменили нечто большее, чем просто состав правительства.

На самом деле всем осведомленным сразу было понятно, что, к примеру, банки в государственной собственности смогут функционировать только в том случае, если будут иметь «полную автономию в решениях и действиях», что перечеркивало бы намерения регуляции и социального перераспределения, которые приводили как первоочередные основания для их национализации. Эта прагматическая уступка иллюстрирует более широкое препятствие, с которым столкнулась «революция» Миттерана. В течение года новый режим отважно пытался показать Франции и миру свое радикальное лицо. Поначалу это было убедительно: Жак Аттали, близкий советник Миттерана, вспоминал, что американские чиновники (которые все время искали признаки таких отклонений) утверждали, что почти не видят различий между экономической политикой Франции и Советского Союза.

Но пойти по пути «социализма» означало для Франции не только установление валютного регулирования, но и целого комплекса норм, которые бы отсекли страну от ее торговых партнеров и, по сути, поставили бы экономику в условия самоизоляции. Вывести Францию с международных финансовых рынков, возможно, не было бы таким невообразимым предприятием, каким оно станет позже: в 1977 году рыночная капитализация одной только IBM была вдвое больше, чем у всей Парижской биржи. Более важное значение имело то, что такой шаг привел бы к обособлению и, возможно, даже выходу Франции из Европейского сообщества, чьи требования относительно тарифов, рынков и согласования курса валют (не говоря уже о планах относительно будущего единого рынка) и так серьезно ограничивали возможности, доступные государствам-членам.

Складывалось впечатление, что Миттеран немало об этом размышлял — чему, несомненно, способствовали признаки паники, которая распространялась в бизнес-кругах, и признаки того, что валюта, ценности и люди все в большей степени срочно перемещались за границу, что ускорило экономический кризис. 12 июня 1982 года президент принял решение о кардинальном изменении курса. Отвергнув советы своих более радикальных консультантов, Миттеран поручил своему правительству заморозить цены и зарплаты на четырехмесячный срок, урезать государственные расходы (которые в предыдущий год были щедро увеличены), повысить налоги и отдать приоритет борьбе с инфляцией (а не печатать деньги, как его призвали). По сути, это было внедрение экономической стратегии экономиста-консерватора Раймона Барра, чей «План» 1977 года, так и не воплощенный, досрочно привил бы Франции дозу тэтчеризма и прекратил любые упоминания о «французском пути к социализму».

Союзники президента по коммунистической партии и некоторые из его коллег-социалистов были глубоко шокированы. Но им не следовало удивляться. Миттеран, непревзойденный прагматик, быстро понял, что для Франции было бы немыслимо даже думать о том, чтобы выбирать между пребыванием в экономической (и политической) орбите Запада или загонять себя на сомнительный третий путь между капитализмом и коммунизмом. Превратив временную необходимость в длительное преимущество, он соответственно превратил себя в ведущего «проевропейского» политика. Франция создаст лучшее общество путем объединения Европы, а не в борьбе против нее. Франция не будет бороться против капитализма — она изобретет еще лучшую его версию.