После войны. История Европы с 1945 года

Единственными составляющими типичной коммунистической экономики, которые по состоянию на 1980 год работали сравнительно эффективно, были высокотехнологичная оборонная промышленность и так называемая «вторая экономика» — черный рынок товаров и услуг. Значимость этой второй экономики — само существование которой нельзя было признать официально — свидетельствовала о плачевном состояние «первой». В Венгрии в начале 1980-х годов всего 84 000 кустарных предпринимателей, работающих исключительно в частном секторе, удовлетворяли почти 60% местного спроса на услуги — от прокладки труб до проституции.

Добавьте сюда частное агропроизводство вместе с государственными ресурсами (кирпичом, медным проводом, различными заготовками), которые рабочие «привлекали» для использования в собственных интересах, — и становится понятно, что коммунизм советского образца, так же как и итальянский коммунизм, ради того чтобы выжить, полагался на параллельную экономику[405].

Отношения были симбиотическими: коммунистическое государство могло поддерживать свою государственную монополию, только направляя в частную сферу всю деятельность и потребности, которые оно не могло ни отрицать, ни удовлетворять; причем вторая экономика зависела от официальной в отношении ресурсов, но прежде всего от самой неэффективности государственного сектора, который гарантировал ей рынок и искусственно повышал ее стоимость и, следовательно, ее прибыль.

Экономическая стагнация сама по себе служила постоянным опровержением претензий коммунизма на превосходство над капитализмом. И если не была стимулом для оппозиции, то, безусловно, была источником недовольства. Для большинства людей, живших при коммунизме в эпоху Брежнева, с конца шестидесятых по начало восьмидесятых, жизнь больше не определялась террором или репрессиями. Но она была серой и унылой. У взрослых было все меньше и меньше детей; они пили больше — ежегодное потребление алкогольных напитков на душу населения в Советском Союзе выросло за эти годы в четыре раза — и они умирали молодыми. Общественная архитектура в коммунистических обществах была не только эстетически непривлекательной, она была некачественной и неудобной, верным отражением ветхого авторитаризма самой системы. Как-то в разговоре с автором этих строк водитель будапештского такси заметил, махнув рукой в сторону скученных рядов серых мрачных многоэтажек, которые искажали окрестности города: «Мы в них живем. Типичное коммунистическая здание: летом — жара, зимой — холод».

Квартиры, как и многое другое в советском блоке, были дешевыми (арендная плата составляла в среднем 4% от типичного бюджета домохозяйства в СССР), потому что экономика регулировалась не ценой, а дефицитом. У этого были свои преимущества для властей — произвольное распределение дефицитных товаров помогало поддерживать лояльность, — но это несло в себе серьезный риск, который большинство коммунистических лидеров очень хорошо понимали. С тех пор как в конце шестидесятых стало очевидно, что обещание будущего «социализма» больше не срабатывает, чтобы привязать граждан к режиму, коммунистическая верхушка решила относиться к своим подданным как к потребителям и заменить (социалистическую) утопию будущего на материальный достаток настоящего.

Этот выбор был сделан вполне осознанно. Василь Биляк, чешский сторонник жесткой линии, который сыграл важную роль в приглашении Советов вторгнуться в его страну в 1968 году, в речи к Идеологической комиссии его партии в октябре 1970 года отметил следующее: «В 1948 году в витринах магазинов висели плакаты, на которых было изображено, как будет выглядеть социализм, и люди это воспринимали. Тогда был другой исторический период и другие ощущения. Сегодня мы не можем повесить плакаты с изображением будущего социализма, но сегодня витрины магазинов должны быть полны товаров, чтобы мы могли показать, что движемся к социализму и что он здесь есть».

Другими словами, план состоял в том, чтобы поощрять потребительство как мерило успеха социализма. Это было не то же самое, что и знаменитые «кухонные дебаты» Хрущева с Никсоном в 1959 году, когда тот заверил американского вице-президента, что коммунизм в ближайшем будущем перегонит капитализм. Биляк, как и Кадар в Венгрии, таких иллюзий не имел. Его удовлетворяло то, что коммунизм был бледным подобием капитализма, пока предлагаемые товары радовали потребителей. Руководитель ГДР Эрих Хонеккер, который в 1971 году сменил во главе партии Вальтера Ульбрихта, аналогичным образом попытался создать для граждан Восточной Германии скромную версию «чуда», которое произошло в Западной Германии в 1950-х годах.