После войны. История Европы с 1945 года

С ноября 1980 года по декабрь 1981 года Польша жила в возбужденном, неспокойном, подвешенном состоянии. Советники Валенсы — помня о прошлых ошибках и опасаясь спровоцировать ответную реакцию со стороны униженного коммунистического руководства — призывали к осторожности. Это была революция, которая должна сама установить свои пределы. Хорошо помня 1956 и 1968 годы, Яцек Куронь подчеркивал свою неизменную приверженность «социалистической системе» и повторял, что «Солидарность» признает «руководящую роль партии»: никто не хотел дать властям в Варшаве или в Москве повод вывести на улицы танки.

До определенного момента такие самостоятельно установленные ограничения работали. Откровенно политические вопросы — разоружение или внешняя политика — были исключены из общественной повестки дня «Солидарности». Вместо этого она сосредоточилась на определенной стратегии КОР вокруг «действенного общества»: перестраивала связи с Католической церковью (что особенно интересовало Адама Михника, который был решительно намерен побороть традиционный антиклерикализм польских левых и образовать союз с католической верхушкой, которая недавно активизировалась); основывала местные союзы и заводские советы; требовала самоорганизации и социальных прав на рабочем месте (это требование было дословно заимствовано из Конвенции Международной организации труда в Женеве).

Но при коммунизме даже такая осторожная «неполитическая» тактика неизбежно сталкивалась с нежеланием партии уступать кому-либо реальную власть или автономию. Более того, экономика продолжала рушиться: производительность труда в промышленности упала в течение 1981 года, пока недавно вступившие в профсоюзы польские рабочие проводили собрания, акции протеста и забастовки, чтобы выдвинуть свои требования. С точки зрения Варшавы, а особенно Москвы, страна выходила из-под контроля режима. Она также подавала плохой пример соседям. Несмотря на все усилия ее осторожных лидеров, «Солидарность» была обречена пробудить призраки Будапешта и Праги.

В феврале 1981 года генерал Войцех Ярузельский пересел из кресла министра обороны в кресло премьера, сменив ныне опального Герека. В октябре он сменил Станислава Каню на посту партийного секретаря. Уверенный в поддержке армии и в том, что советское руководство поощряет решительные действия по прекращению выхода Польши из-под контроля, он быстро принял меры, чтобы положить конец ситуации, которая, как понимали обе стороны, не могла продолжаться бесконечно. 13 декабря 1981 года — как раз в то время, когда в Женеве шли советско-американские переговоры по ядерному разоружению, — Ярузельский объявил в Польше военное положение, якобы для предотвращения советского вмешательства. Лидеры и советники «Солидарности» были заключены в тюрьму (хотя сам профсоюз официально был запрещен только в следующем году, после чего он ушел в подполье) [410].

Если смотреть на события после 1989 года, появление «Солидарности» кажется первым выстрелом в последней битве против коммунизма. Но польскую «революцию» 1980-1981 годов лучше толковать как апогей рабочих протестов, которые начались в 1970 году против репрессивного и неумелого партийного руководства экономикой. Циничная некомпетентность, карьеризм и загубленные жизни; рост цен, протесты, забастовки и репрессии; спонтанное появление независимых профсоюзов и активное участие интеллектуалов-диссидентов; сочувствие и поддержка Католической церкви — все это были знаковые этапы возрождения гражданского общества, трогательно изображенные Анджеем Вайдой в лентах «Человек из мрамора» (1977) и «Человек из железа» (1981), поучительных киноисториях о преданных иллюзиях и надежде на возрождения пост-коммунистической Польши.

Но это все. Сами по себе эти события и явления не предвещали упадка коммунистической власти. Как продолжали убеждать Михник, Куронь и другие, и до введения военного положения и после, возможно, коммунизм и прогнивал изнутри и снизу, но его нельзя было свергнуть. Как убедительно показала история, открытое противостояние привело бы к катастрофическим последствиям. Да, военное положение (которое оставалось в силе до июля 1983 года) и последующее «состояние войны» были признанием определенного рода неудачи со стороны властей — ни одно другое коммунистическое государство никогда не было вынуждено пойти на такие меры, и сам Михник назвал это «катастрофой для тоталитарного государства» (в то же время признавая, что это было серьезным «ударом для независимого общества»). Но коммунизм был связан с властью, а власть находилась не в Варшаве, а в Москве. События в Польше были волнующим прологом к повествованию о крахе коммунизма, но они остались второстепенным событием. Главное действие происходило не там.