После войны. История Европы с 1945 года

Похоже, Горбачев не до конца понял этот процесс. "Товарищи, — сообщил он партии в 1987 году, — мы действительно можем сказать, что для нашей страны национальный вопрос решен». Возможно, он не совсем верил в свои собственные утверждения; но он определенно думал, что некоторого ослабления центрального контроля и решения давних проблем будет достаточно (например, в 1989 году крымским татарам наконец разрешили вернуться домой после многих десятилетий азиатского изгнания). Выяснилось, что в континентальной империи, где более ста этнических групп от Балтийского до Охотского морей имели давние обиды, о которых их теперь подстрекала говорить гласность, это было серьезной ошибкой. Неадекватность реакции Горбачева на требования автономии на дальних окраинах Советской империи не должна вызывать удивления. Горбачев с самого начала, как мы помним, был «коммунистом-реформатором», хотя и очень необычным: он сочувственно относился к необходимости перемен и обновления, но не хотел пошатнуть основных догматов системы, в которой вырос. Как и другие представители его поколения в Советском Союзе и других странах, он искренне верил, что единственный путь к улучшению лежит через возвращение к «ленинским принципам». Мысль о том, что виной всему мог быть сам ленинский проект, оставалась чуждой советскому лидеру до самого последнего времени — только в 1990 году он, наконец, разрешил печатать в стране откровенно антиленинских писателей, таких как Александр Солженицын.

Дух ранних целей Горбачева можно проиллюстрировать на примере неповторимого характера новоиспеченной официальной терпимости к поп-музыке, разъясненной в газете «Правда» в октябре 1986 года: «Рок-н-ролл имеет право на существование, но только если он мелодичный, имеет смысл и хорошо исполнен». Это именно то, чего хотел Михаил Горбачев — мелодичного, содержательного и красиво исполненного коммунизма. Можно было осуществлять необходимые реформы и предоставлять целесообразные свободы, но нерегламентированной вольности быть не могло: даже в феврале 1988 года власть все еще грубо подавляла деятельность независимых издательств и типографий.

Одной из интересных особенностей коммунистов-реформаторов было то, что они всегда начинали с донкихотской цели реформировать одни составляющие своей системы и не трогать других: например, ввести ориентированные на рынок стимулы и одновременно оставить механизмы центрального планирования, или же позволить большую свободу самовыражения, но сохранить монополию партии на правду. Однако в частичном реформировании или реформе одного сектора отдельно от других уже было заложено противоречие. «Управляемый плюрализм» или «социалистический рынок» были обречены с самого начала. Что касается идеи о том, что «руководящая роль» Коммунистической партии может сохраняться, в то время как сама партия избавляется лишь от патологических наростов семи десятилетий абсолютной власти, то она свидетельствует об определенной политической наивности Горбачева. В авторитарной системе власть неделима: стоит поступиться частью — и в конце концов потеряешь все. Почти четырьмя столетиями ранее монарх Джеймс I из династии Стюартов понимал эти вещи гораздо лучше: как он выразился в краткой отповеди шотландским пресвитерианам, протестующим против власти, предоставленной его епископам: «Нет епископа — нет короля».

Горбачев и его контролируемая революция в конце концов были сметены масштабом противоречий, которые они вызвали. Оглядываясь назад, он с некоторым сожалением отметил: «Конечно, меня огорчает то, что я не смог удержать весь процесс перестройки в рамках своих намерений». Но намерения и рамки были несовместимы. Как только была устранена постоянная поддержка цензуры, контроля и репрессий, все, что имело значение в советской системе — плановая экономика, публичная риторика, монополия Партии — просто рухнуло.

Горбачев не достиг своей цели — реформированного и эффективного коммунизма, лишенного своих недостатков. Это даже можно назвать полным поражением. Однако его достижения впечатляли. В СССР не было независимых или даже полуавтономных институтов, от имени которых могли мобилизоваться критики и реформаторы: советскую систему можно было демонтировать только изнутри и путем инициативы сверху. Введя сначала один элемент изменений, затем другой, а затем еще один, Горбачев постепенно разрушил саму систему, благодаря которой он поднялся. Используя огромные полномочия генерального секретаря партии, он выпотрошил партийную диктатуру изнутри.

Это был чрезвычайный и беспрецедентный поступок. В 1984 году, когда умер Черненко, этого никто не мог предвидеть. Горбачев, по мнению одного из его приближенных советников, был «генетической ошибкой системы». С позиции настоящего есть соблазн сделать вывод, что его появление было очень своевременным: поскольку советская система зашаталась, появился лидер, который понимал, что произошло, и успешно применил стратегию демонтажа империи. Время рождает героев? Возможно. И Михаил Горбачев точно не был просто одним из аппаратчиков.