После войны. История Европы с 1945 года

Но он, конечно, понятия не имел, что делает, и пришел бы в ужас, если бы узнал. Его критики были более проницательны. С одной стороны, партийные консерваторы по понятным причинам ненавидели Горбачева, многие из них высказались в пресловутом письме, опубликованном в газете «Советская Россия» 13 марта 1988 года, в котором Нина Андреева, ленинградская учительница, гневно предупреждала (как оказалось, вполне обоснованно), что новые реформы неизбежно приведут страну к капитализму. С другой стороны, Горбачев никогда не пользовался безоговорочной поддержкой радикальных реформаторов, которых все больше раздражала его очевидная нерешительность. Одной из слабостей Горбачева было то, что он чувствовал себя вынужденным держаться середины, чтобы не потерять контроль над событиями: он поощрял новые идеи, но потом соскальзывал в объятия партийных консерваторов, тогда как радикальные реформаторы вроде Яковлева или Бориса Ельцина давили, чтобы он шел значительно дальше. Эти колебания, кажущееся нежелание Горбачева настаивать на логике своих инициатив и его настойчивое стремление не заходить слишком далеко или слишком быстро оставили тех, кто сначала им восхищался, разочарованными.

Проблема заключалась в том, что, отказавшись от монополии партии на власть и инициативу, Горбачев соразмерно уменьшил и свое собственное влияние. Таким образом, он был вынужден заключать тактические союзы и балансировать между крайними позициями других. Для демократических политиков это знакомая, хоть и неудобная, необходимость; но в глазах страны, которая привыкла к семидесяти годам диктатуры, такие шатания делали Горбачева просто слабым. С начала 1989 года и в дальнейшем популярность советского президента среди общественности стабильно падала. По состоянию на осень 1990 года Горбачева поддерживал только 21% населения.

Таким образом, задолго до своего отстранения от власти Горбачев явно впал в немилость. Но только дома: за рубежом процветала «Горбимания». Во время своих все более частых поездок за границу Горбачева торжественно принимали западноевропейские политики и приветствовали восторженные толпы. В конце 1988 года Маргарет Тэтчер — одна из самых ярых поклонниц Горбачева — объявила, что «холодная война закончилась». С точки зрения Восточной Европы такой диагноз мог показаться преждевременным; но и там Михаил Горбачев был дико популярен.

В «народных демократиях» внутренние страдания советского лидера, хотя и должным образом отмеченные, имели меньшее значение, чем его иностранные заявления, в частности широко освещавшаяся речь в Организации Объединенных Наций 7 декабря 1988 года. Объявив об одностороннем сокращении советских обычных вооруженных сил в Европе, Горбачев назидательно сообщил своей аудитории, что «Свобода выбора является универсальным принципом. Исключений быть не должно». Это было больше, чем просто отказ от «доктрины Брежнева», признание того, что Москва не будет применять силу для навязывания своей версии «социализма» братским государствам. Уступкой Горбачева стало то (и так его сразу же и поняли), что граждане государств-сателлитов были теперь свободны идти своим собственным путем, социалистическим или нет. Восточная Европа вот-вот должна была вернуться в историю.

Под руководством Михаила Горбачева Советский Союз, начиная с 1985 года, все больше отстранялся от прямого надзора за государствами-сателлитами. Но к чему мог привести такой рост отчуждения, оставалось непонятным. Народными демократиями все еще руководили авторитарные партийные клики, а их власть опиралась на мощный репрессивный аппарат. Полиция и разведка были тесно связаны с силовым аппаратом Советского Союза и подотчетны ему, а также продолжали работать полунезависимо от местной власти. Между тем, когда руководители в Праге, Варшаве или Восточном Берлине начинали осознавать, что больше не могут рассчитывать на безусловную поддержку Москвы, ни они, ни граждане их стран не имели четкого понимания, что это значило.

Ситуация в Польше заключала в себе эти неопределенности. С одной стороны, объявление военного положения вновь утвердило авторитарное правление Коммунистической партии. С другой стороны, подавление «Солидарности» и затыкание рта ее лидерам никак не облегчили главных проблем страны. Совсем наоборот: Польша все еще была в долгах, но теперь — благодаря международному осуждению репрессий — ее правители больше не могли выпутываться из трудностей, продолжая занимать деньги за рубежом. По сути, правители Польши столкнулись с той же дилеммой, которую они пытались решить в 1970-х годах, но с еще меньшим количеством вариантов.