После войны. История Европы с 1945 года

В отличие от коммунистических правителей в других странах, безудержно занимающих деньги за рубежом, чтобы подкупить своих подданных наполненными полками, румынский кондукетор[432] приступил к экспорту всех доступных товаров отечественного производства. Румыны были вынуждены использовать 40-ваттные лампы дома (если вообще имели электроэнергию), чтобы энергию можно было экспортировать в Италию и Германию. Мясо, сахар, мука, масло, яйца и многое другое строго нормировались. Для повышения производительности труда были введены фиксированные квоты на обязательные общественные работы по воскресеньям и праздникам.

Использование бензина было сведено к минимуму: в 1986 году была введена программа разведения лошадей для замены моторных транспортных средств. Повозки, запряженные лошадьми, стали основным средством передвижения, а урожай собирали косами и серпами. Это было что-то действительно новое: все социалистические системы зависели от централизованного контроля над системно вызванным дефицитом, но в Румынии экономика, основанная на чрезмерных инвестициях в ненужное промышленное оборудование, была успешно преобразована в экономику, основанную на доиндустриальном сельском хозяйстве.

Политика Чаушеску имела определенную извращенную логику. Румыния действительно выплатила долги внешним кредиторам, хотя и ценой доведение населения до нищеты. Но последние годы правления Чаушеску обозначились не только безумной экономической политикой. Чтобы лучше контролировать сельское население страны — и еще больше давить на фермеров по увеличению объемов производства продуктов питания на экспорт, — режим ввел идею «систематизации» румынской сельской местности. Половину из 13 тысяч сел страны (избранных по большей части среди поселений меньшинств) силой разрушили, а их жителей переселили в 558 «агрогородков». Если бы у Чаушеску было время для реализации этого проекта, это полностью разрушило бы то немногое, что осталось от социальной структуры страны.

Проект «систематизации» сельских районов был вызван растущей манией величия румынского диктатора. При Чаушеску ленинское стремление контролировать, централизовать и планировать каждую деталь повседневной жизни переросло в одержимость единообразием и монументальностью, превосходящую даже амбиции самого Сталина. Длительное время материальным воплощением этой маниакальной страсти была столица страны, которую ждали планы имперской перестройки невиданных со времен Нерона масштабов. Этот проект «реконструкции» Бухареста был прерван декабрьским переворотом 1989 года; но было сделано достаточно для того, чтобы амбиции Чаушеску неизгладимо запечатлелись в ткани современного города. Исторический район в центре Бухареста размером с Венецию был полностью сровнен с землей. Сорок тысяч зданий, десятки церквей и других памятников были снесены, чтобы освободить место для нового «Дома народа» и бульвара Победы социализма длиной пять километров и шириной 150 метров.

Все эти планы касались только внешних изменений. За отполированными белыми фасадами бульвара выстроились знакомые грязные, заброшенные железобетонные блоки. Но и сами фасады были агрессивно, уничижительно и неумолимо одинаковы, словно визуальное воплощение тоталитарной власти. Дом народа, спроектированный двадцатипятилетним архитектором Анкой Петреску в качестве личного дворца Чаушеску, был неописуемо и уникально уродлив даже по стандартам своего жанра. Он был гротескным, беспощадным, лишенным вкуса, но прежде всего большим (втрое больше Версальский дворец). Дворец Чаушеску, построенный широким полукругом, внутри которого могло поместиться полмиллиона человек (его зал для приемов был величиной с футбольное поле), был (и остается) ужасной монументальной метафорой неограниченной тирании и собственным вкладом в Румынии тоталитарный урбанизм.

Румынский коммунизм в последние годы своего существования находился на стыке жестокости и пародии. Портреты лидера партии и его жены были повсюду; его славословия произносились в дифирамбах, которые могли бы смутить даже самого Сталина (хотя, возможно, не северокорейского Ким Ир Сена, с которым иногда сравнивали румынского лидера). Краткий список эпитетов, официально одобренных Чаушеску для использования в отчетах о его достижениях, включал: «Гений Карпат», «Дунай Мудрости», «Творец Эпохи Несравненного Обновления», «Источник нашего света», «Герой из Героев», «Работник из работников», «Сокровище Разума и Харизмы».

Что на самом деле думали обо всем этом льстивые коллеги Чаушеску, они держали при себе. Но ясно, что к ноябрю 1989 года — когда он был переизбран Генеральным секретарем партии и с гордостью заявил, что реформ не будет, — многие из них начали относиться к нему как к помехе: отстраненный и оторванный не только от настроения времени, но и от растущего уровня отчаяния среди его собственных подданных. Но до тех пор, пока он пользовался поддержкой секретной полиции, Секуритате, Чаушеску казался неприкосновенным.