После войны. История Европы с 1945 года

Значение этих нюансов проявится только позже. Однако здесь, возможно, будет уместно высказать замечание относительно места Соединенных Штатов в этой истории. Восточные европейцы, особенно жители Восточного Берлина, прекрасно осознавали роль США в сдерживании Советского Союза. Они также разбирались в нюансах, отличавших западноевропейских политиков, которые в основном были не против жить рядом с коммунизмом, если только он их не задевал, от американских политиков вроде Рональда Рейгана, который открыто называл его «империей зла». «Солидарность» финансировалась в основном из США, и именно США оказывали наиболее последовательную официальную поддержку протестующим в Берлине и других местах — как только стало ясно, что они, вероятно, победят.

Но из этого не следует делать вывод, как это порой бывает, что порабощенные народы Восточной Европы изнывали от желания стать американцами; а тем более, что именно американское поощрение или поддержка ускорили или облегчили их освобождение. США играли на удивление незначительную роль в драме 1989 года, по крайней мере до того, как она произошла. И сама американская социальная модель — «свободный рынок» — лишь изредка выдвигалась в качестве объекта подражания как среди населения, так и среди общественных лидеров. Для большинства людей, что жили при коммунизме, освобождение ни в коем случае не предполагало страстного желания оказаться среди дикой экономической конкуренции, а тем более отказ от бесплатных социальных услуг, гарантированных рабочих мест, дешевого жилья или любых других льгот, которые сопровождали коммунистическую модель. Именно это, в конце концов, и было одной из прелестей «Европы», как ее представляли на Востоке, — то, что она открывала перспективу состоятельности и безопасности, свободы и защиты. Можно было иметь социалистический пирог и съесть его на свободе.

Такие евро-мечты были предвестниками грядущих разочарований. Но мало кто видел это в то время. На рынке альтернативных моделей американский образ жизни все еще был во вкусе меньшинства, и Америка, при всем ее глобальном влиянии, была далеко. Другая сверхдержава, однако, была прямо на пороге. Все государства-сателлиты Восточной Европы были колониями коммунистической империи с центром в Москве. Соответственно, местные общественные и политические силы — будь то подпольные католические организации в Словакии или музыкальные рок-группы в Польше, или свободомыслящие интеллектуалы в любой из этих стран, сыграли разве что незначительную роль в преобразованиях 1989 года. В конце концов, все всегда упиралось в Москву.

В пьянящем свете освобождения многие восточноевропейцы принижали значение Москвы, чтобы лучше подчеркнуть свои собственные достижения. В январе 1992 года Йожеф Анталл из «Демократического форума», на то время премьер-министр Венгрии, пожаловался перед венгерской аудиторией на недостаток признания со стороны Запада героической роли Центральной Европы в свержении коммунизма: «Эта любовь без взаимности должна прекратиться. Мы не бросили свой пост, мы дрались без единого выстрела и победили ради них в третьей мировой войне». Гневная речь Анталла, конечно, льстила его слушателям, однако не учитывала основополагающей истины: если в 1989 году общество, интеллектуалы и лидеры профсоюзов Восточной Европы «победили в третьей мировой войне», то лишь потому, что Михаил Горбачев им это позволил.

6 июля 1989 года Горбачев выступил перед Советом Европы в Страсбурге и сообщил слушателям, что Советский Союз не будет стоять на пути реформ в Восточной Европе: это было «полностью собственное дело этих народов». На конференции лидеров Восточного блока в Бухаресте 7 июля 1989 года советский лидер подтвердил право каждого социалистического государства двигаться своим собственным путем без внешних вмешательств. Через пять месяцев в каюте на лайнере «Максим Горький» у берегов Мальты он заверил президента Буша, что не будет применять силу, чтобы удержать коммунистические режимы Восточной Европы у власти. Его позиция была совершенно недвусмысленной. Горбачев, как отметил Михник в 1988 году, был «заложником своих внешнеполитических успехов». Как только имперская метрополия публично заявила, что не хочет и не может содержать свою колониальную периферию — и получила за это мировое признание, — ее колонии исчезли, а вместе с ними — и местные коллаборанты империи. Осталось только определить, каким образом и в каком направлении.