После войны. История Европы с 1945 года

Сами коллаборанты, разумеется, понимали, что происходит: в период между июлем 1988-го и июлем 1989 года Карой Грос и Миклош Немет, ведущие реформаторы венгерской партии, совершили четыре визита в Москву, чтобы встретиться с Михаилом Горбачевым. Их однопартиец Режё Ньерш также говорил с ним в Бухаресте 7 июля 1989 года, на следующий день после смерти Кадара, когда уже было очевидно, что они проиграли. Горбачев ничего не сделал, чтобы ускорить или поддержать революции 1989 года — он просто наблюдал. В 1849 году вмешательство России решило судьбу революции в Венгрии и других странах; в 1989-м ее невмешательство помогло обеспечить их успех.

Горбачев сделал больше, чем просто отпустил колонии. Указав, что он не будет вмешиваться, он решительно подорвал единственный реальный источник политической легитимности, доступный правителям государств-сателлитов: обещание (или угроза) военного вмешательства со стороны Москвы. Без этой угрозы местные режимы были политически голыми. Экономически они могли бы бороться еще несколько лет, но и здесь логика советского отступления была неумолима: как только Москва начала бы требовать за свой экспорт в страны Совета экономической взаимопомощи мировую рыночную цену (как она сделала в 1990 году), эти государства, глубоко зависимые от имперских дотаций, так или иначе исчезли бы.

Как следует из этого последнего примера, Горбачев позволил коммунизму пасть в Восточной Европе, чтобы спасти его в самой России — точно так же, как Сталин построил режимы-сателлиты не ради них самих, а для обеспечения безопасности своей западной границы. Тактически Горбачев сильно просчитался — в течение двух лет уроки Восточной Европы будут использованы против освободителя региона на его родной территории. Но в стратегическом плане его достижение было огромным и беспрецедентным. Ни одна другая территориальная империя в письменной истории не бросала свои доминионы так быстро, так добровольно и почти бескровно. То, что произошло в 1989 году, не является прямой заслугой Горбачева — он этого не планировал и лишь туманно осознавал его долгосрочное значение. Но он был фактором, который это позволил и ускорил. Это была его революция.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ После падения: 1989-2005

XX. Расщепление континента

Мне не нужно ничего делать, чтобы остановить это; Советы сделают это за меня. Они никогда не позволят этой увеличившейся Германии оказаться против них

Франсуа Миттеран, 28 ноября 1989

Существование чешской нации никогда не было определенным, и именно в этой неопределенности заключается ее самая удивительная черта

Милан Кундера

Освобожденная от коммунизма Восточная Европа пережила вторую и еще более поразительную трансформацию. В течение 1990-х годов четыре признанных государства исчезли с карты континента, и четырнадцать стран родились — или возродились. Шесть самых западных республик Советского Союза — Эстония, Латвия, Литва, Беларусь, Украина и Молдова — стали независимыми государствами вместе с самой Россией. Чехословакия стала двумя отдельными странами — Словакией и Чешской Республикой. И Югославия распалась на составные части: Словению, Хорватию, Боснию и Герцеговину, Сербию-Черногорию и Македонию.

Это создание и распад наций были сопоставимы по масштабам с последствиями Версальских договоров, последовавших за Первой мировой войной, и в некоторых отношениях более драматичными. Возникновение национальных государств в Версале стало кульминацией длительного процесса, уходящего корнями в середину девятнадцатого века или раньше; это не стало неожиданностью. Но никто не предполагал того, что нечто подобное может произойти в конце ХХ века. Действительно, три государства, которым суждено было исчезнуть в течение 1990-х годов — Чехословакия, Югославия и СССР, сами образовались после 1918 года.

Однако не случайно, что это были последние сохранившиеся многонациональные федеративные государства в регионе. Территориальный раскол девяностых годов сопровождал исчезновение последней из четырех континентальных империй Европы — Российской. Это был запоздалый эпилог к постимперскому государственному строительству, последовавшему за падением трех других: османской Турции, габсбургской Австрии и кайзеровской Германии. Но логика распада империи сама по себе не привела бы к институциональному переустройству Восточной Европы. Как это часто бывало в прошлом, судьба региона была определена событиями в Германии.