После войны. История Европы с 1945 года

Это навязанное неправильное представление было частью основной идентичности ГДР и не делало ничего, чтобы облегчить переход ее дезориентированных бывших граждан «обратно» в Германию, особенно когда «их Германию» систематически стирали из официальной истории. Названия городов, улиц, домов и районов меняли, часто на те, что использовались до 1933 года. Восстанавливались традиции и достопримечательности. Однако это было не восстановление истории, а скорее ее стирание — как будто ГДР никогда и не существовала. Когда Эриха Мильке судили и признали виновным в убийствах, он получил свой приговор не за преступления, которые происходили под его руководством как начальника Штази, а за политическое убийство, совершенное в 1930-х годах[441]. Другими словами, вместо того, чтобы заниматься проблемной историей ГДР, ее бывшим подданным было предложено забыть ее — ироническое повторение эпохи забвения в Западной Германии в Пятидесятые годы. И как на заре существования Федеративной Республики, так и после 1989 года решением было процветание. Германия могла откупиться от истории. Безусловно, ГДР была определенно подходящим объектом для лечения. Разваливались не только ее институты — большая часть ее материальной инфраструктуры пришла в упадок. 40% сооружений были построены до 1914 года (в Западной Германии в 1989 году таких объектов насчитывалось менее 20%); в четверти домов не было ванной, в трети туалет располагался только на улице, а более 60% не имели центрального отопления в любом виде.

Как и в отношениях с Москвой, Бонн ответил, завалив проблему очень крупными суммами денег. За три года, последовавшие за объединением, общий объем переводов из Западной Германии в Восточную составил эквивалент 1200 миллиардов евро. Восточные немцы получили субсидии в Федеративной Республике: их рабочие места, пенсии, транспорт, образование и жилье были обеспечены огромным увеличением государственных расходов. В краткосрочной перспективе это сработало — подтвердив веру восточных немцев не столько в свободный рынок, сколько в неограниченные ресурсы западногерманского казначейства. Но, когда первые эмоции от объединения утихли, многих «осси», как называли жителей Восточной Германии, на самом деле оттолкнуло покровительственное самодовольство их западных братьев; позднее бывшие коммунисты весьма успешно сыграли на этих ощущениях во время выборов.

Тем временем, чтобы не огорчать западногерманских избирателей, отнюдь не все из которых искренне радовались объединению, Коль решил не повышать налогов. Вместо того, чтобы выполнить взятые на себя широкие обязательства, Федеративная Республика, которая к тому времени имела значительные излишки на счетах, должна была пойти на дефицит бюджета. Бундесбанк, ошеломленный инфляционными последствиями такой политики, соответственно, начал неуклонно повышать процентные ставки, начиная с 1991 года — как раз в тот момент, когда немецкая марка навсегда была привязана к запланированной европейской валюте. Побочный эффект этих процентных ставок — увеличение безработицы и замедление экономического роста — будет ощущаться не только в Германии, но и во всей Европейской валютной системе. По сути, Гельмут Коль экспортировал расходы на объединение своей страны, и европейские партнеры Германии были вынуждены разделить бремя.

Бесспорно, уступки Михаила Горбачева способствовали ухудшению его репутации внутри страны — он даже предупредил Джеймса Бейкера, что объединенная Германия в НАТО может стать «концом перестройки». Потерю других восточноевропейских государств-сателлитов можно было объяснить невезением; но позволить потерять еще и Германию казалось неосторожностью. Советский министр обороны маршал Сергей Ахромеев был убежден, что мог бы выторговать у Запада лучшие условия, если бы Горбачев вовремя обратил внимание на эту проблему; и так думал не только он. Но в этом, конечно, была проблема Горбачева: к концу 1980-х годов он был настолько поглощен внутренними проблемами, что его ответом на быстрое возникновение проблем на «ближнем Западе» СССР было, как мы видели, все большее предоставление последнего самому себе.

Однако, когда речь шла о поиске ответа на аналогичные вызовы в пределах собственных границ СССР, благосклонным игнорированием было не обойтись. Российская империя на протяжении веков росла за счет завоеваний и расширений, а большая часть ее территории, которая некогда принадлежала другим странам, теперь была тесно связана с метрополией. Казалось, не могло быть и речи о том, чтобы «отпустить» ее, подобно тому, как были «отпущены» Польша или Венгрия. Но более поздние советские завоевания остались лишь наполовину переваренными и уязвимыми для иностранного влияния и примера: в Центральной Азии, на Кавказе, но прежде всего на дальнем западном краю империи вдоль Балтийского моря.