После войны. История Европы с 1945 года

Исчезновение Советского Союза было выдающимся событием: современная история не знала ничего подобного. Не было ни межгосударственной войны, ни кровавой революции, ни природной катастрофы. Крупное индустриальное государство — военная сверхдержава — просто рухнуло: его авторитет иссяк, его институты испарились. Распад СССР не был полностью свободен от насилия, как мы видели в Литве и на Кавказе; а некоторые независимые республики в грядущие годы еще ждали боевые действия. Но самая большая страна на земном шаре оставила мировую сцену почти без возражений. Безусловно, называть этот выход из Империи бескровным будет неточностью; и это едва передает неожиданную легкость, с которой происходил весь процесс.

Почему же тогда все это на первый взгляд было таким безболезненным? Почему после десятилетий насилия внутри государства и агрессии в отношении других стран первое социалистическое общество в мире развалилось, даже не пытаясь защититься? Один из ответов, заключается в том, что прежде всего, его никогда на самом деле не существовало: по словам историка Мартина Малиа, «не существует такой вещи, как социализм, а Советский Союз его построил». Но если это объясняет тщетность коммунистической власти в государствах-сателлитах, которая держалась на одной только тени Красной Армии, этого все же недостаточно, чтобы выяснить, что произошло в самом сердце империи. Даже если общество, которое якобы строило коммунизм, было обманом, ленинское государство, было, несомненно, реальным. И это был отечественный продукт.

Частично ответ заключается в нечаянном успехе Михаила Горбачева в уничтожении административного и репрессивного аппарата, от которого зависело советское государство. Как только партия потеряла хватку, как только стало понятно, что ни армию, ни КГБ не будут нещадно натравливать, чтобы сломить критиков режима и наказать несогласных (а до 1991 года это не было понятно), природные центробежные тенденции огромной сухопутной империи взяли верх. Только тогда стало очевидно — несмотря на семьдесят лет настойчивых уверений в обратном, — что коммунистического общества как такового действительно не существовало, а было только увядающее государство и его встревоженные граждане.

Но — и это второй аспект объяснения — советское государство на самом деле не исчезло. СССР скорее распался на множество маленьких государств-преемников, большинством из которых правили опытные коммунистические автократы, чьим первым побуждением было воспроизвести и навязать систему и власть, которыми они до сих пор владели, как советские управленцы. В большинстве республик-преемниц не было «перехода к демократии»; этот переход наступил — если он вообще наступил — несколько позже. Автократическая государственная власть, единственный вид, который когда-либо знало большинство жителей советской империи, была не столько свергнута, сколько уменьшена. Со стороны это казалось фундаментальными изменениями; но для тех, кто переживал их изнутри, их последствия, несомненно, ощущались не так радикально.

Более того, в то время как местные коммунистические секретари, которые так плавно трансформировались в президентов национальных государств, имели все основания действовать решительно, чтобы обеспечить свою вотчину, у советских властей в центре не было собственных территориальных вотчин, которые они могли бы защитить. Все, что они могли предложить, — это возвращение к ветхим структурам, которые с таким энтузиазмом разрушал Горбачев; неудивительно, что у них не хватило воли продолжать борьбу.[452] Единственным бывшим коммунистическим лидером, который имел политическую опору в самой Москве, был Борис Ельцин; он, как мы помним, действительно действовал решительно — но от имени возрожденной «России».

Таким образом, расцвет государств-преемников не надо толковать как свидетельство того, что Советский Союз пал под тяжестью вновь пробужденного в его республиках национализма, который до того времени не давал о себе знать. За исключением прибалтийских стран, траектория которых больше напоминала траекторию их западных соседей, советские республики сами были продуктом советского планирования и, как мы видели, были, как правило, довольно этнически сложными. В новых независимых государствах было много уязвимых меньшинств (особенно вездесущих русских) — бывших советских граждан, у которых были веские основания сожалеть об утрате «имперской» защиты и они, как оказалось, были довольно неоднозначно настроены относительно новых обстоятельств.