После войны. История Европы с 1945 года

Основной выбор, перед которым стояли посткоммунистические правительства, был такой: либо попытаться осуществить резкий, внезапный переход от субсидированной социалистической экономики к рыночному капитализму (подход «большого взрыва»), или же начать осторожно устранять или распродавать наиболее убыточные сектора «плановой экономики», в то же время как можно дольше сохраняя те компоненты, которые имели наибольшее значение для местного населения: дешевое жилье, гарантированные рабочие места, бесплатные социальные услуги. Первая стратегия более всего соответствовала теоремам свободного рынка, которым восхищалось новое поколение посткоммунистических экономистов и бизнесменов; вторая была более политически целесообразной. Проблема заключалась в том, что каждый подход в краткосрочной перспективе (а возможно, и не только в краткосрочной) означал большие и болезненные потери. В России Бориса Ельцина, где были применены оба подхода, экономика на протяжении восьми лет резко сократилась — в современной истории это было наибольшее сокращение крупной экономики в мирное время.

В Польше под решительным руководством Лешека Бальцеровича (сначала — на должности министра финансов, а впоследствии — во главе центрального банка страны) подход «большого взрыва» был применен впервые и наиболее последовательно. Бальцерович утверждал, что его страна фактически неплатежеспособна и точно не восстановится без международной помощи. Но поступление этой помощи было бы невозможно, если бы Польша не сформировала надежных институтов, которые могли бы успокоить западных банкиров и кредитные учреждения. Другими словами, не Международный валютный фонд навязывал Польше жесткие меры; скорее действуя на опережение, чтобы не нарваться на критику МВФ, Польша должна заслужить и получить необходимую ей помощь. И единственным способом сделать это было действовать быстро, пока не утихла посткоммунистическая эйфория и прежде чем люди не осознали, насколько болезненным будет этот процесс.

Поэтому 1 января 1990 года первое посткоммунистическое правительство Польши начало амбициозную программу реформ: накопление валютных резервов, отмену контроля над ценами, ограничение кредитов и ликвидацию субсидий (то есть позволяло предприятиям обанкротиться) — и все это за счет внутренних реальных зарплат, которые сразу же упали примерно на 40%. За исключением открытого признания того, что безработица неизбежна (ее последствия были смягчены благодаря основанию фонда поддержки и помощи в получении новой профессии для тех, кто остался без работы), все это не очень отличалось от того, что уже дважды безуспешно пытались сделать на протяжении 1970-х. Другим был политический климат.

В соседней Чехословакии под руководством министра финансов (а позже — премьер-министра) Вацлава Клауса реализовали аналогичную амбициозную программу, которая делала дополнительный упор на конвертации валюты, либерализации внешней торговли и приватизации — все в соответствии с нескрываемо обожаемым «тетчеризмом» Клауса. Как и Бальцерович, и некоторые молодые кремлевские экономисты, Клаус предпочитал «шоковую терапию»: в социалистической экономике он не видел ничего, что было достойно сохранения, а следовательно, и никаких преимуществ в том, чтобы откладывать переход к капитализму.

Другую крайность представляли люди вроде Мечиара в Словакии, Илиеску в Румынии и премьер-министра (а впоследствии — президента Украины Леонида Кучмы). Они боялись разочаровать своих избирателей, а потому оттягивали начало изменений, насколько это было возможно (первую «программу экономических реформ» в Украине объявили в октябре 1994 года), и продемонстрировали особое нежелание либерализовать внутренние рынки или уменьшать долю государственной собственности в экономике. В сентябре 1995 года Кучма защищал свою позицию — в знакомых историкам этого региона формулировках, — предостерегая от «слепого копирования иностранного опыта».

После преодоления экономического кризиса в начале 1990-х годов первый эшелон бывших коммунистических государств возродился на более надежной основе, способной привлечь западных инвесторов и обеспечить возможное вступление в Европейский Союз. Относительный успех польской или эстонской экономической стратегии по сравнению с состоянием Румынии или Украины был очевиден любому стороннему наблюдателю: на уровне активности малого бизнеса или даже общественного оптимизма более успешные восточноевропейские страны показывали лучшие результаты, чем даже бывшая Восточная Германия, несмотря на очевидные преимущества последней.