После войны. История Европы с 1945 года

Несмотря на то, что эти трудности были общими для всех посткоммунистических государств, каждая страна справлялась с ними по-своему. В тех странах, где никаких трансформаций, по сути, не произошло — где коммунисты или их друзья удержались у власти новой только с переписанными «западными» программами, — прошлого не трогали. В России, как и в Украине, Молдове или в том, что осталось от Югославии, вопрос возмездия никогда не стоял на повестке дня, а бывшие высокопоставленные чиновники старого режима тихонько проскользнули обратно во власть: при Владимире Путине силовики коммунистической эпохи (прокуроры, полицейские, военные или сотрудники службы безопасности) составляли более половины неформального кабинета президента.

С другой стороны, в Германии откровения, касающиеся масштабов и сферы деятельности аппарата государственной безопасности, поразили нацию. Оказалось, что, кроме 85 тысяч штатных сотрудников, у Штази было около 60 тысяч «неофициальных сотрудников», 110 тысяч регулярных информаторов и более полумиллиона информаторов «на пол ставки», многие из которых даже не знали, что принадлежат к этой категории.[476] Мужья шпионили за женами, профессора докладывали о студентах, священники сообщали о своих прихожанах. Дела были заведены на 6 миллионов жителей бывшей Восточной Германии — треть населения. Фактически все общество было пронизано, раздроблено и отравлено его самозваными охранниками.

Чтобы ослабить накал взаимного страха и подозрительности, в декабре 1991 года федеральное правительство сформировало Комиссию под руководством бывшего лютеранского пастора Йоахима Гаука: она должна была заниматься архивом Штази и не допустить злоупотреблений в отношении документов. Люди могли выяснить, существовало ли их «дело», а затем, если захотят, прийти и прочитать ее. Таким образом они узнавали — и иногда это означало катастрофу для их семей, — кто доносил на них; однако широкой общественности документы не предоставляли. Это был неуклюжий компромисс, но, как оказалось, весьма успешный: по состоянию на 1996 год заявки на ознакомление с их делами подали 1145000 человек. Исправить нанесенный людям ущерб было невозможно, и, поскольку Комиссии Гаука доверяли, надеясь, что она не будет злоупотреблять полномочиями, информацию, которой она владела, практически никогда не использовали в политических целях.

Страх именно такого ее использования препятствовал введению аналогичных процедур в других странах Восточной Европы. В Польше обвинения в прошлом коллаборационизме стали популярным способом дискредитации политических оппонентов: в 2000 году даже Леха Валенсу обвинили в сотрудничестве с бывшими спецслужбами, хотя обвинения так и не достигли своей цели. Один посткоммунистический министр внутренних дел даже угрожал опубликовать имена всех своих политических оппонентов, которые были запятнаны сотрудничеством. В тревожном ожидании именно такого развития событий Михник и другие выступали за то, чтобы просто подвести черту под коммунистическим прошлым и двигаться дальше. Проявляя последовательность, Михник в 2001 году даже выступил против попыток судить бывшего президента-коммуниста Ярузельского (которому тогда было 78 лет) за то, что тот еще в 1970 году приказал стрелять в рабочих-забастовщиков. В 1989 году свежие воспоминания о чрезвычайном положении и его последствиях подсказывали, что копаться в прошлом и оценивать вину неразумно; а когда это стало безопасно, возможность была упущена, народное внимание переключилось на другие вещи, и поиск запоздалой справедливости задним числом больше походил на политический оппортунизм.

В Латвии был издан декрет, согласно которому любой, кто имел отношение к деятельности КГБ, был отстранен от государственной службы на десять лет. С 1994 года граждане Латвии были вольны, следуя немецкой модели, просматривать свои собственные полицейские досье коммунистической эпохи; но их содержание обнародовалось только в том случае, если человек баллотировался на должность или искал работу в правоохранительных органах. В Болгарии новое правительство, опираясь на практику пост-вишистской Франции, учредило суды, наделенные полномочиями налагать «гражданскую ответственность» на лиц, виновных в определенных преступлениях, связанных с предыдущим режимом.