После войны. История Европы с 1945 года

В Венгрии чистки или наказания Коммунистической партии за прежние грехи, учитывая ее содействие в самоустранении от власти, обосновать было сложно, особенно потому, что в Венгрии после Кадара главным предметом споров был, конечно же, 1956 год — дата, которая для большинства населения вскоре должна была стать давней историей. В соседней Румынии, где основания для наказания действительно были существенными и имели место не так давно, попытки учредить местную версию Комиссии Гаука протяжении нескольких лет вязли в решительном сопротивление со стороны пост-коммунистической политической элиты, многие из светил которой (начиная с самого президента Илиеску), вне всякого сомнения, стали бы предметом любого серьезного расследования деятельности режима Чаушеску. В конце концов был основан «Национальный институт исследований архивов Секуритате», но он никогда не мог соперничать в авторитете с немецким оригиналом.

Ни в одной из этих стран проблема примирения с коммунистическим прошлым не была решена ко всеобщему удовлетворению или с полной справедливостью. Но в Чехословакии принятое решение вызвало споры, выходящие далеко за пределы страны. Сталинизм сюда пришел позже и просуществовал дольше, чем где-либо еще, и уродливые воспоминания о «нормализации» все еще были очень живы. В то же время коммунизм имел более прочную политическую основу в чешском регионе, чем где-либо еще в Восточной Европе. Наконец, вся страна чувствовала себя несколько неловко из-за воспоминаний о ряде очевидных поражений Чехословакии в сопротивлении тирании — в 1938-м, в 1948 году и после 1968 года. По той или иной причине вся страна — как казалось более категоричным критикам внутри нее — страдала от угрызений совести. Вацлав Клаус знал, что говорил.

Первое посткоммунистическое чехословацкое законодательство — закон 1990 года, реабилитирующий всех незаконно осужденных в период с 1948 по 1989 год и в конечном итоге выплативший компенсацию в размере 100 миллионов евро — вызвало мало споров. Но за ним последовал закон о «люстрации»[477] (продленный на пять лет в 1996 году и возобновленный снова, когда он истек в начале двадцать первого века), целью которого было проверить всех государственных служащих или желающих стать ими на наличие связей со старыми службами безопасности. Однако эта законно звучащая цель привела к широким возможностям для злоупотреблений. Многие из имен, обнаруженных в старых списках осведомителей секретной полиции, были, как выяснилось, просто «кандидатами»: мужчинами и женщинами, которых режим надеялся заставить подчиниться. В их число входил ряд наиболее известных чешских писателей, некоторые из которых даже не проживали в стране.

Списки тайной полиции вскоре оказались в прессе: их опубликовали и распространили политики и кандидаты в депутаты, которые надеялись дискредитировать своих оппонентов. В ходе расплескивания грязи даже Гавел был упомянут как бывший кандидат для вербовки в полицейскую сеть шпионов. И, как и предупреждали некоторые критики, в то время как файлы секретной полиции содержали подробные данные о тех, кого они пытались завербовать, там не было ни слова о личности полицейских, которые за эти вербовки отвечали. На карикатуре, опубликованной в ежедневной газете «Lidové Noviny», изображены двое мужчин, которые разговаривают перед зданием парламента в Праге: «Я не беспокоюсь о люстрациях, — говорит один из них. — Я не был осведомителем. Я просто отдавал приказы».

Люстрация не была карательной процедурой, но она вызвала острое смущение у многих из ее жертв, несправедливо «названных и опозоренных». Что более серьезно, возможно, это был с самого начала откровенно политический прием. Это был один из вопросов, из-за которого распался старый альянс Гражданского форума — давние диссиденты (включая Гавела) выступили против нового закона, в то время как Клаус с энтузиазмом поддержал его как способ «выяснить, кто есть кто» (и унизить своих бывших диссидентских критиков, некоторые из которых были бывшими коммунистами-реформаторами). Стоит заметить, что Владимир Мечиар в Словакии также был против закона о люстрации, не в последнюю очередь, из-за его собственных связей с бывшей тайной полицией, о которых ходило много слухов; и, приведя страну к независимости, он сразу же плодотворно использовал информацию из полицейских досье ради собственных политических целей.