После войны. История Европы с 1945 года

Во-вторых, Бельгия была богата. Очевидная разница между Бельгией и другими, менее удачливыми частями Европы, где националистам удалось успешно эксплуатировать общинные чувства, заключается в том, что для подавляющего большинства жителей современной Бельгии жизнь была одновременно спокойной и материально благополучной. Страна живет в мире — если не с собой, то по крайней мере со всеми другими, поэтому и сама состоятельность, которая укрепила «фламандское чудо», также смягчила и настроения борцов за языковые права. Это наблюдение с равной силой применимо и к Каталонии, и даже к некоторым частям Шотландии, где наиболее крайние сторонники национальной независимости видели, как их аргументы неуклонно опровергались демобилизирующими эффектами непривычного изобилия.

Третья причина выживания Бельгии — и других внутренне раздробленных национальных государств Западной Европы — связана не столько с экономикой, сколько с географией, одно зависит от другого. Если Фландрия — или Шотландия — в конце концов смогли с комфортом остаться частью Бельгии или Великобритании, то вовсе не потому, что им не хватало интенсивности национальных чувств, которые, казалось, вновь разгорелись на бывших коммунистических землях. Совсем наоборот: стремление к самоуправлению было ощутимо сильнее в Каталонии, чем, скажем, в Богемии; а фламандцев от валлонцев отделяла значительно более глубокая пропасть, чем чехов и словаков или даже сербов и хорватов. Разница заключалась в том, что государства Западной Европы уже не были отдельными свободными национальными единицами, которые имели монопольную власть над своими подданными. Кроме того, они все больше становились частью чего-то еще.

Европейское Сообщество в 1957 году

Официальный механизм движения к полноценному Европейскому Союзу был заложен в Едином европейском акте (ЕЕА) 1987 года; но на самом деле процесс ускорился из-за завершения «холодной войны». ЕЕА обязал двенадцать членов Сообщества к 1992 года достичь полного и свободного движения товаров, услуг, капитала и людей. Это вряд ли можно было считать прорывом, поскольку те же цели, в принципе, и так были предусмотрены несколько десятилетий назад. В действительно новую систему институциональных и финансовых договоренностей членов Союза ввел подписанный в том году Маастрихтский договор и пять лет спустя — его преемник, Амстердамский договор. Оба они были непосредственным следствием кардинальных изменений внешних обстоятельств.

В Маастрихте всеобщее внимание привлекла широко анонсированная договоренность ввести общую европейскую валюту. Французы, пытаясь справиться со своим беспокойством относительно объединения Германии, плотно связали Федеративную Республику с «Западом», уговорив Бонн согласиться на замену дойчмарки на единую вропейскую валюту евро, и обязав увеличившееся немецкое государство действовать в соответствии с ограничениями Европейского Союза, погрязшиго в густой паутине законов, правил и соглашений. Со своей стороны Бонн настаивал, что новая валюта должна быть копией старой дойчмарки, а за ее регуляцию — как и германской валюты — должен отвечать независимый совет центральных банкиров, соблюдая финансовые принципы немецкого центрального банка: низкий уровень инфляции, жесткая кредитная политика и минимальный дефицит. Немецкие переговорщики — которые боялись склонности стран «Средиземноморского клуба», вроде Италии или Испании к расточительству — ввели драконовские условия для вхождения в зону евро, и уполномочили Европейскую комиссию штрафовать правительства стран-нарушительниц.

По воле Бонна министры финансов Европы, таким образом, будут привязаны, как Одиссей, к евро-мачте чтобы не поддаться призывам сирен — избирателей и политиков — по получению легких денег и увеличению государственных расходов. Эти условия, призваные обеспечить новой евровалюте такую же устойчивость к инфляции, как и в дойчмарки, нравились не всем. В бедных государствах-членах был распространен обоснованный страх, что они будут сдерживать государственную политику и, возможно, даже будут препятствовать росту. Поэтому, чтобы условия Маастрихта было легче переварить, неуступчивым правительствам предоставили денежные бонусы: Жак Делор, президент Европейской комиссии, практически подкупил министров финансов Греции, Испании, Португалии и Ирландии, пообещав им значительное увеличение структурных фондов Европейского Союза в обмен на их подписи под договором.

Тем временем Соединенное Королевство и Дания подписали основную часть договора, но решили не соглашаться на предложение совместной валюты: отчасти предвидя ее ограничительное влияние на экономику; отчасти — из-за ее символического резонанса в странах, которые и так менее остальных были склонны отказаться от атрибутов суверенитета в пользу наднациональных учреждений; а в случае Соединенного Королевства, как это часто случалось в прошлом, продвижение в сторону Союза рассматривалось с серьезными опасениями, как дальнейший шаг к европейскому сверхгосударству.