После войны. История Европы с 1945 года

Если бы Венгрия, Словакия или Литва, а тем более Польша с ее 38 миллионами жителей, были приняты в Союз на тех же условиях, что и его нынешние члены, расходы на субсидии, региональную помощь, инфраструктурные гранты и другие трансферты, несомненно, превысили бы бюджет ЕС. В декабре 1994 года Фонд Бертельсмана в Германии опубликовал результаты исследования, авторы которого пришли к выводу, что, если бы шесть стран Центральной Европы, которые претендовали на вступление (Польша, Венгрия, Словакия, Чешская Республика, Румыния и Болгария), вошли в ЕС на тех же условиях, что и действующие члены, стоимость одних только структурных фондов превысила тридцать миллиардов дойчмарок ежегодно.

Многие опасались, что это может спровоцировать негативную реакцию среди электората стран, оплачивающих большую часть счетов Союза, и кого, несомненно, придется попросить внести еще больший вклад: Нидерланды и Великобританию, но особенно, (что еще хуже) Германию. В любом случае, страны-получатели на Востоке не были в состоянии выделить даже минимальные соответствующие средства, требуемые в соответствии с существующими правилами ЕС. Что действительно было нужно посткоммунистической Европе, так это План Маршалла, но его никто не предлагал.

Новобранцы не только дорого стоили, они еще и создавали проблемы. Их правовые системы были коррумпированы или недееспособны, политические лидеры — ненадежны, валюты нестабильны, а границы — дырявые. В ЕС опасались, что их нуждающиеся и бедные граждане или же бросятся на Запад в поиске социальной защиты и работы, или останутся дома, соглашаясь на смехотворные зарплаты, соблазняя иностранных инвесторов и работодателей уехать из старых стран ЕС. В любом случае они представляли угрозу. В Западной Европе велись разговоры о том, что туда «понаедут»: это было далеким, но однозначным эхом страхов Гердера[488] о воплях «диких народов» Восточной Европы. Никто не сомневался в том, что ЕС мог сотворить чудо для Восточной Европы. Но что могла Восточная Европа сделать для ЕС?

Учитывая такое беспокойство западные европейцы тянули время. Сразу же после 1989 года министр иностранных дел Германии Ганс-Дитрих Геншер сначала предложил, чтобы Европейский Союз как можно скорее поглотил все страны Восточной Европы для противодействия росту националистических настроений. Но его быстро приструнили; и хотя Маргарет Тэтчер продолжала активно настаивать на скорейшем расширении (рассчитывая, что расширенный союз неизбежно превратится в общеевропейскую зону свободной торговли британской мечты) стратегия ЕС сформировалась под влиянием именно французского подхода.

Первым ответом Франсуа Миттерана было предложение широкой «Европейской конфедерации» — чего-то вроде внешнего уровня ассоциированного членства, открытого для всех желающих без всяких условий и с небольшими практическими преимуществами. В последующие годы французские дипломаты сокрушались из-за нехватки поддержки этого предложения, сожалея об упущенной возможности «спокойного сотрудничества» в направлении расширения Союза. Но на то время его правильно раскусили как очевидную хитрость, которая должна была загнать только что освобожденные восточноевропейские государства в суррогатное «европейское сообщество» и тем самым оправдать их недопущение на неопределенный срок к настоящему Союзу. Вацлав Гавел сразу это понял, а потому категорически отверг (и на некоторое время стал персоной нон грата в Елисейском дворце).

Вместо этого отношения между Восточной и Западной Европой в последующие несколько лет застряли на уровне двусторонних встреч и торговых сделок. Некоторые страны — Венгрия, Польша, Чешская Республика и Словакия — получили строго ограниченный «ассоциированный» статус в ЕС, но не более. Однако московский переворот 1991 года и войны на Балканах, которые начались вскоре после этого, привлекли внимание Запада к рискам сохранения неопределенности в отношении посткоммунистических стран. Поэтому на саммите ЕС в Копенгагене в июне 1993 года было согласовано, что, в принципе — когда именно, еще нужно было определить, — «ассоциированные страны Центральной и Восточной Европы, которые того желают, станут членами Европейского Союза».

Это не очень уменьшило разочарование претендентов на членство, которые, по приуменьшенной оценке польского премьера Анны Сухоцкий, были «разочарованы» взаимодействием с Брюсселем и западными столицами. И действительно, политические лидеры Восточной Европы провели немало лет того десятилетия, терпеливо и отчаянно добиваясь твердых обязательств от своих сдержанных западных партнеров, убеждая своих избирателей, что членство в ЕС — это реальная перспектива, и не теряя ни одной возможности подчеркнуть своим зарубежным собеседникам необходимость реализации этого утверждения.