После войны. История Европы с 1945 года

Бюджет Союза, крошечный по сравнению с бюджетом даже самого маленького государства-члена и в основном расходуемый на структурные фонды, поддержку цен и содержание дорогостоящего аппарата ЕС, таким образом, является постоянным заложником интересов как его вкладчиков, так и получателей. Эффективность рычагов экономического механизма Союза зависит от согласия всех его составных частей. Там, где все более или менее согласны с принципом и преимуществами данной политики — относительно открытых внутренних границ или неограниченных рынков товаров и услуг, — ЕС добился заметного прогресса. Если же со стороны ряда членов (или даже одного, особенно если это крупный плательщик) есть реальное сопротивление, процесс принятия решений заходит в тупик: налоговая гармонизация, как и уменьшение выплат на сельское хозяйство, десятилетиями стоит на повестке дня.

А иногда часы поворачивает вспять. После того как Брюссель двадцать лет пытался отменить государственные субсидии для избранных национальных «лидеров» и таким образом обеспечить равные условия для внутренней европейской конкуренции, комиссар по вопросам единого рынка ЕС (голландец Фриц Болкестайн) в июле 2004 года высказал недоумение относительно того, что Франция и Германия вернулись к «протекционистской» политике 1970-х годов, чтобы защитить местные компании, которые оказались под угрозой. Но, с другой стороны, и Берлин, и Париж, в отличие от неизбранных брюссельских комиссаров, имеют избирателей — налогоплательщиков, которых они просто не могут не игнорировать.

Эти парадоксы союза прекрасно отражены в трудностях евро. Проблема общей валюты заключалась не в технической замене множества национальных валют одной единицей измерения — этот процесс уже шел задолго до отмены франка, лиры или драхмы и оказался на удивление плавным и безболезненным, — а в необходимости гармонизации национальной экономической политики. Чтобы избежать моральных издержек и практических рисков из-за действий «нахлебников», Бонн, как мы видели, настаивал на том, что стало известно как «Пакт о росте и стабильности».

Страны, желающие присоединиться к евро, были обязаны снизить свой государственный долг до уровня не более 60% Валового внутреннего продукта, и ожидалось, что дефицит бюджета составит не более 3% ВВП. Любая страна, которая не пройдет эти тесты, будет подвергнута санкциям, включая существенные штрафы, наложенные Союзом. Смысл этих мер состоял в том, чтобы гарантировать, что ни одно правительство еврозоны не ослабит свою финансовую бдительность, не превысит свой бюджет по своему желанию и, таким образом, не окажет необоснованного давления на экономику других членов еврозоны, которым придется нести бремя обеспечения стабильности общей валюты.

Ко всеобщему удивлению, традиционно расточительный южный эшелон оказался на удивление дисциплинированным. Испания «сдала экзамен» для членства в евро благодаря тому, что один испанский обозреватель язвительно назвал сочетанием везения и добродетели: подъем экономики позволил правительству погасить государственный долг страны как раз вовремя для введения валюты в 1999 году. Даже Италии удалось пройти тевтонские испытания (которые, как многие итальянцы справедливо подозревали, были созданы, чтобы не допустить их), хотя и путем существенных подтасовок экономических показателей и продажи государственных активов одним махом. К 2003 году зона евро охватывала двенадцать стран, от Ирландии до Греции.

Однако, как и предсказывали многие скептики, напряжение от единой для всех валюты вскоре дало о себе знать. Созданный Европейский центральный банк (ЕЦБ) во Франкфурте сразу же установил сравнительно высокую процентную ставку, чтобы поддержать новую валюту и защитить ее от инфляции. Но экономики стран еврозоны отличались как своим уровнем развития, так и тем, на каком этапе экономического цикла они находились. Некоторые, например, Ирландия, процветали; другие, в частности Португалия, — плелись далеко позади и при других условиях могли бы стимулировать активность внутреннего рынка и экспорта за счет, как это было ранее, снижения процентных ставок и «смягчения» валюты.

Лишенное возможности осуществлять такие меры, правительство Португалии было вынуждено по условиям «пакта» сократить государственные расходы — или же столкнуться с серьезными штрафами — как раз тогда, когда оно должно было, согласно традиционной экономической теории, выходить из рецессии. Такие действия не пользовались популярностью внутри страны; но Португалия по крайней мере могла похвастаться тем, что не отказалась от условий участия в новой валюте: до 2003 года Лиссабон успешно сократил государственный долг до 59,4% ВВП, а годовой дефицит — до 2,8%, втиснувшись в официально разрешенные границы.