После войны. История Европы с 1945 года

С другой стороны, даже простым гражданам становилось все очевиднее, что «безымянные» мужчины и женщины в Брюсселе теперь обладали реальной властью. Все, от формы огурцов до цвета и оформления паспорта человека, теперь решалось в Брюсселе. «Брюссель» может дать (от субсидий на молоко до студенческих стипендий), а может и забрать (вашу валюту, ваше право увольнять сотрудников, даже этикетку на вашем сыре). И каждое национальное правительство в то или иное время за последние два десятилетия находило удобным обвинять «Брюссель» в непопулярных законах или налогах или экономической политике, которые оно молчаливо одобряло, но за которые оно не желало брать на себя ответственность.

В этих обстоятельствах демократический дефицит Союза мог легко превратиться из безразличия во враждебность, в ощущение, что «там» принимаются решения с неблагоприятными последствиями для нас «здесь», и по поводу которых «мы» не имели права голоса: предубеждение, подпитываемое безответственными политиками, и раздуваемое националистическими демагогами. Не случайно на тех же европейских выборах 2004 года, когда интерес избирателей так резко упал, многие из тех, кто потрудился прийти на избирательные участки, поддержали откровенно настроенных против ЕС кандидатов.

В Западной Европе расширение само по себе помогло спровоцировать эту негативную реакцию. В Великобритании еврофобная Партия независимости Великобритании и Британская национальная партия, выступающая за превосходство белых, набрали 21% голосов, пообещав держать Великобританию подальше от «Европы» и защитить ее от ожидаемого наплыва иммигрантов и просителей убежища. В Бельгии Фламандский блок, Народная партия в Дании и Лига Севера в Италии принадлежали к одной команде — как и раньше, но на этот раз со значительно большим успехом. Во Франции Национальный фронт Жан-Мари Ле Пена занял аналогичную позицию; но сомнения французов по поводу расширения Европы не ограничивались политическими крайностями. Ни для кого не было секретом, что французский политический истеблишмент долгое время выступал против расширения ЕС, что, со своей стороны, уменьшило бы влияние Франции: Миттеран, Ширак и их дипломатические представители упорно трудились, чтобы отсрочить неизбежное как можно дольше. Общественное мнение повторило эти настроения: в опросе, проведенном за четыре месяца до того, как новые члены должны были присоединиться к Союзу, 70% французских избирателей заявили, что ЕС «не готов» к их вступлению, в то время как 55% даже выступали против того, чтобы их принять (по сравнению с 35% избирателей ЕС в целом).[497]

Но антипатия в отношении ЕС также имела место и в Восточной Европе. В Чешской Республике Гражданская демократическая партия в союзе с Вацлавом Клаусом, откровенно скептически настроенная в отношении ЕС и его «всесильной» власти, одержала безоговорочную победу на выборах 2004 года, получив 38% мест страны в Европейском парламенте. В соседней Польше евроскептические ультраправые партии имели даже лучший результат, чем правящая левоцентристская коалиция — что, наверное, неудивительно, учитывая, что, согласно опросу «Евробарометра»[498], проведенному за несколько месяцев до того, лишь половина польского электората думала, что Европейский Союз — это «что-то хорошее».

И все же, в целом, ЕС — это хорошо. Экономические преимущества единого рынка были настоящими, что вынуждены были признать даже самые ярые британские евроскептики, особенно когда прошла одержимость «гармонизацией», свойственная Комиссии под председательством Жака Делора. Вновь обретенная свобода путешествовать, работать и учиться в любой точке Союза была благом особенно для молодежи. И было еще кое-что. В относительном выражении так называемый «социальный» элемент в бюджете ЕС был крошечным — менее 1% ВНП европейского региона. Однако с конца 1980-х годов бюджеты Европейского сообщества и Союза выполняли прежде всего функцию перераспределения, передавая ресурсы из богатых регионов в бедные, и способствуя постоянному сокращению совокупного разрыва между богатыми и бедными, что, по сути, заменяло национальные социал-демократические программы предыдущего поколения.[499]

В последние годы граждане Европы даже обзавелись собственным двором. Европейский суд (ЕС), созданный в 1952 году в соответствии с тем же Парижским договором, который учредил Европейское сообщество угля и стали, начал свою деятельность с ограниченной задачи обеспечения того, чтобы законодательство ЕС («закон сообщества») толковалось и применялось одинаково в каждом государстве-члене. Но к концу века его судьи — первоначально по одному от каждого государства-члена — были уполномочены разрешать юридические споры между государствами-членами и учреждениями ЕС, а также заслушивать дела, которые апеллировали против решений низших по статусу судов или даже против национальных правительств. Европейский суд, по сути, взял на себя многие полномочия и атрибуты общеевропейского апелляционного суда.[500]