После войны. История Европы с 1945 года

Независимо от того, выступали ли они, как «Британская национальная партия», против «этнических меньшинств» или, как Жан-Мари Ле Пен из «Национального фронта», были нацелены на «иммигрантов» (в немецком языке предпочтительным термином было «чужеземцы» или «чужаки»), партии крайне правых собрали богатый урожай в эти годы. С одной стороны, замедление темпов роста в сочетании с уязвимостью перед глобальными экономическими силами привело многих работающих людей к беспрецедентному, на памяти живущих, уровню экономической незащищенности. С другой стороны, старые представители левых сил больше не были способны сплотить и мобилизовать это чувство неуверенности под знамена классовой борьбы: не случайно Национальный фронт часто добивался лучших результатов в тех округах, которые когда-то были бастионами Французской коммунистической партии.

Присутствие все большего числа видимого и культурно чуждого меньшинства среди них — и перспектива того, что еще больше иностранцев будут претендовать на доступ к кормушке социального обеспечения или займут «наши» рабочие места, как только будут открыты шлюзы с Востока, — для новых правых стала вишенкой на торте. Утверждая, что «лодка переполнена» — или что их правительства отказались от контроля над своими границами в пользу «космополитических интересов» или «бюрократов Брюсселя», — популистские демагоги пообещали прекратить иммиграцию, репатриировать «иностранцев» и вернуть государство его белым гражданам, находящимся в состоянии войны с чужаками в их собственной стране.

В отличие от фашизма предыдущей эпохи, эти новые проявления ксенофобии могут показаться цветочками, хотя в Германии в начале 1990-х и прокатилась волна преступлений на почве ненависти против иностранцев и меньшинств, которая заставила некоторых комментаторов поднять более глубокие проблемы: Гюнтер Грасс с осуждением отмечал эгоцентричное безразличие западногерманской политической культуры и близорукий энтузиазм страны в отношении «незаслуженного» единства, утверждая, что ответственность за расистское насилие (особенно в разрушающихся, заброшенных промышленных городах бывшей ГДР, где анти-иностранное чувство было наиболее сильным) должна быть возложена прямо на самодовольную и страдающую амнезией политическую элиту страны.

Но даже если бы уровень насилия можно было сдержать, масштабы общественной поддержки новых правых вызывали серьезную озабоченность. Под руководством Йорга Хайдера, молодого и телегеничнго лидера, Партия свободы в соседней Австрии — наследница послевоенной Лиги независимых, но якобы очищенная от нацистских связей последней — неуклонно росла в опросах, представляя себя защитником «маленьких людей», оставленных взаимовыгодным сотрудничеством двух больших партий и находящихся под угрозой орд «преступников», «наркоманов» и другого «иностранного сброда», которые теперь вторгаются на их родину.

Чтобы не иметь проблем с законом, Хайдер обычно тщательно избегал действий, которые слишком очевидно могли бросить на него тень нацистской ностальгии. По большей части австриец (как и Жан-Мари Ле Пен) раскрывал свои предубеждения лишь косвенно — например, называя в качестве примеров того, что его оскорбляло в общественной жизни, людей, которые неожиданно оказывались евреями. Однако ему и его сторонникам больше были по нраву новые мишени вроде Европейского Союза: «Мы, австрийцы, не должны отвечать ни перед ЕС, ни перед Маастрихтом, ни перед той или иной международной идеей, а перед этим нашей Родиной».

На парламентских выборах в Австрии 1986 года Партия свободы Хайдера набрала 9,7% голосов. Четыре года спустя этот показатель вырос до 17%. На выборах в октябре 1994 года она потрясла венский истеблишмент, достигнув 23%, что всего на четыре пункта меньше, чем у Народной партии, которая управляла страной первые двадцать пять лет после войны и которая все еще доминировала в сельских провинциях Австрии. Еще более угрожающим было то, что Хайдер откусил большой кусок традиционного социалистического электората среди венского рабочего класса. Учитывая, что (согласно опросам общественного мнения 1995 года) каждый третий австриец вместе с Хайдером считал, что «гастарбайтеры» и другие иностранцы в Австрии имеют слишком много льгот и привилегий, это вряд ли стало неожиданностью.