После войны. История Европы с 1945 года

НАТО возникло для того, чтобы компенсировать неспособность Западной Европы защитить себя без американской помощи. Продолжающаяся неспособность европейских правительств создать собственную эффективную военную силу давала смысл существованию этой организации. Начиная с Маастрихтского договора 1993 года, Европейский Союз по крайней мере признал необходимость совместной внешней политики и политики безопасности, хотя какой она была и как ее можно было определить и внедрить, оставалось непонятным. Однако десять лет спустя ЕС приблизился к тому, чтобы создать Силы быстрого реагирования в составе 60 тысяч человек для выполнения задач по вмешательству и поддержанию мира. По настоянию Франции и к явному раздражению Вашингтона европейские правительства также приближались к соглашению об автономном оборонном учреждении, способном действовать независимо от НАТО и вне зоны его ответственности.

Но Атлантический разрыв был не просто разногласием по поводу армий. Речь даже не шла об экономическом конфликте, хотя Европейский союз теперь был достаточно велик, чтобы оказать эффективное давление на Конгресс США и на отдельных американских производителей, чтобы они соблюдали его нормы и правила или рисковали быть вытесненными с его рынков: это событие застало многих конгрессменов и бизнесменов США врасплох. Мало того, что Европа больше не находилась в тени Америки, напротив, в своих отношениях они поменялись местами. Прямые европейские инвестиции в США в 2000 году составили 900 миллиардов долларов (против менее чем 650 миллиардов американских прямых инвестиций в Европу); почти 70% всех иностранных инвестиций в США были из Европы; а европейские многонациональные компании теперь владели большим количеством знаковых американских товаров, в частности «Brooks Brothers», «Random House», маркой сигарет «Kent», «Pennzoil», «Bird’s Ey» и бейсбольной командой «Los Angeles Dodgers».

Экономическая конкуренция, какой бы напряженной она ни была, тем не менее была своего рода близостью. Что действительно разделяло два континента, так это растущие разногласия по поводу «ценностей». По словам «Le Monde», «трансатлантическое сообщество ценностей рушится». С точки зрения Европы, Америка, которая на протяжении «холодной войны» стала на первый взгляд казаться знакомой, начинала выглядеть очень чужой. Искренняя религиозность все большего количества американцев, которую воплощал их последний, «перерожденный» президент[548] была непонятна большинству христиан-европейцев (чего, вероятно, нельзя было сказать об их более набожных соседях-мусульманах). Американское пристрастие к личному оружию, не исключая полностью оснащенных полуавтоматических винтовок, сделало жизнь в США опасной и анархичной, в то время как для подавляющего большинства европейских наблюдателей частое и бескомпромиссное применения смертной казни, казалось, вывело Америку за рамки современной цивилизации.[549]

Сюда же добавлялось рост пренебрежения Вашингтона к международным соглашениям, собственное мнение по любому вопросу, от глобального потепления до международного права и прежде всего — предвзятая позиция в отношении израильско-палестинского кризиса. Ни в одном из этих случаев американская политика кардинально не изменила направления после избрания президента Джорджа У. Буша в 2000 году; Атлантический разрыв начал проявляться задолго до этого. Но более резкий тон новой администрации подтвердил для многих европейских комментаторов то, что они уже подозревали: это были не просто разногласия по отдельным политическим вопросам. Они становились все большим доказательством фундаментального культурного антагонизма.

Идея о том, что Америка культурно отличается — или уступает, или угрожает ей, — вряд ли была оригинальной. В 1983 году министр культуры Франции Жак Ланг предупредил, что широко распространенный телесериал «Даллас» представляет серьезную угрозу французской и европейской идентичности. Девять лет спустя, когда во французских кинотеатрах начался показ «Парка Юрского периода», его слова дословно повторил один из его преемников-консерваторов. Когда весной 1992 года открылся европейский Диснейленд, радикальный парижский театральный режиссер Ариана Мнушкина пошла еще дальше и предупредила, что парк развлечений окажется «культурным Чернобылем». Но это были знакомые мелкие проявления интеллектуальной заносчивости и чувства культурной неуверенности в сочетании — и во Франции, и в других странах — с немалой шовинистической ностальгией. На пятидесятую годовщину высадки союзников в Нормандии Джанфранко Фини, лидер бывшей итальянской фашистской партии Национальный альянс, сказал в интервью итальянской ежедневной газете «La Stampa» следующее: «Надеюсь, меня не обвинят в защите фашизма, если я спрошу, не потеряла ли Европа из-за высадки американцев часть своей культурной идентичности».