После войны. История Европы с 1945 года

После поражения Германии многие евреи в Восточной Европе придерживались стратегии выживания, которую практиковали во время войны: они скрывали свое еврейское происхождение от коллег, соседей и даже собственных детей, растворяясь, как могли, в послевоенном мире и восстанавливая по крайней мере вид нормальной жизни. И не только в Восточной Европе. Во Франции, хотя новые законы запрещали откровенную антисемитскую риторику довоенной общественной жизни, наследие Виши сохранилось. Табу более позднего поколения еще не укоренились, а поведение, которое со временем стали считать дурным тоном, было еще приемлемым. Как и в 1930-х, не обошлось без левых. В 1948 году депутат парламента, коммунист Артур Раметт обратил внимание на некоторых ведущих политиков-евреев — Леона Блюма, Жюля Мока, Рене Майера, — чтобы сравнить их с парламентариями из его собственной партии: «У нас, коммунистов, только французские имена» (это утверждение было таким же грубым, как и ложным).

При этих обстоятельствах большинство европейских евреев стояли перед сложным выбором: уехать (в Израиль, как только он был создан, или Америку, после того как ее двери открылась в 1950 году) или же молчать и, насколько это возможно, оставаться незаметными. Бесспорно, многие из них испытывали непреодолимое стремление говорить и свидетельствовать. По словам Примо Леви, «абсолютная, патологическая жажда высказаться» заставила его описать все, что он только что пережил. И, с другой стороны, судьба самого Леви довольно показательная. Когда он в 1946 году предложил книгу «Человек ли это?», историю своего заключения в Аушвице, ведущему итальянскому издателю левого толка Эйнауди, ему категорически отказали: описание преследований и спасения, которое Леви начал со своей депортации как еврея, а не как участника Сопротивления, не согласовывалось с возвышенными версиями итальянцев о общенациональном антифашистском сопротивлении.

Это произведение было опубликовано маленьким издательством тиражом всего 2500 экземпляров, большинство из которых остались непроданными на складе во Флоренции и были уничтожены большим наводнением двадцать лет спустя. Мемуары Леви «Человек ли это?», вышли в свет в Британии лишь в 1959 году, где продали лишь несколько сотен экземпляров (американское издание под названием «Выживание в Аушвице», которое вышло через двадцать лет, также не продавалось). «Галлимар», престижное французское издательство, долгое время удерживалось от покупки любых книг Леви; только после его смерти в 1987 году его работа и ее значимость стали приобретать во Франции признание. Поэтому Примо Леви в течение многих лет оставался практически неслышимым: его никто не слушал. В 1955 году он отметил, что говорить о лагерях стало «бестактно» — «можно нарваться на обвинение в непристойной показушности или в выставлении себя жертвой». Джулиана Тедески, которая также пережила Аушвиц, говорила о том же: «Я встречала людей, которые ничего не хотели знать, потому что, в конце концов, итальянцы также страдали, даже те, кто не был в лагерях... Они говорили: «Ради бога, это уже в прошлом», — и я долго молчала»».

Даже в Великобритании о Холокосте не упоминали публично. Подобно тому, как символом концлагеря для французов был Бухенвальд с четко обустроенными отделами для политических заключенных-коммунистов, в послевоенной Британии знаковым образом нацистского лагеря стал не Аушвиц, а Берген-Бельзен (который освободила британская армия); а полумертвых узников, которых снимали и показывали в новостных выпусках в кино в конце войны, обычно не называли евреями.[557] В послевоенной Британии евреи также старались не привлекать к себе внимания, и держать свои воспоминания при себе. В 1996 году, описывая свое английское детство в качестве сына выживших в лагерях, Джереми Адлер вспоминал, что, хотя дома не существовало табу на обсуждение Холокоста, эта тема оставалась закрытой повсюду: «Мои друзья могли похвастаться тем, как папа сражался с Монти[558] в пустыне. Но о том, что пережил мой отец, говорить было не разрешено. До недавнего времени этому опыту не было места. На прохождение публичного цикла от подавления к одержимости темой Холокоста в Британии понадобилось около пятидесяти лет»».[559]