После войны. История Европы с 1945 года

Однако существовала одна европейская проблема, которую Европейский План восстановления не мог ни решить, ни избежать, а все остальное зависело от ее решения. Таков был немецкий вопрос. Без восстановления Германии французское планирование сошло бы на нет: Франция должна была использовать средства Маршалла для строительства огромных новых сталелитейных заводов в Лотарингии, например, но без немецкого угля они были бы бесполезны. Кредиты Маршалла, с помощью которых можно было купить немецкий уголь, были очень хороши; но что, если угля не будет? Весной 1948 года объем промышленного производства Германии составлял лишь половину объема производства 1936 года. Британская экономика никогда бы не оправилась, если бы продолжала тратить баснословные суммы (317 миллионов долларов только в 1947 году) лишь на то, чтобы обеспечить беспомощное население британской оккупационной зоны в северо-западной Германии. Без покупательной способности Германии экспортно-ориентированные экономики Нидерландов и Дании были обречены.

Логика Плана Маршалла требовала снять все ограничения с западногерманского производства, чтобы страна вновь смогла стать ключевым игроком европейской экономики. Действительно, государственный секретарь Маршалл сразу же дал понять, что его План означал конец французских надежд на получение от Германии военных репараций; в конце концов, его целью было развитие и интеграция Германии, а не ее преобразования в зависимого парию. Но американцам и их союзникам было понятно, что, для того чтобы избежать трагического повторения событий 1920-х годов, — когда отчаянные попытки взыскать военные репарации с побежденной Германии вызвали ощущение незащищенности во Франции, возмущение в Германии и приход к власти Гитлера, — План Маршалла мог сработать только в том случае, если бы стал частью более широкой политической договоренности, которую бы и Франция, и Германия считали по-настоящему выгодной и длительной. В этом не было никакой тайны — послевоенное урегулирование в Германии было ключом к будущему Европы, и это было так же очевидно в Москве, как и в Париже, Лондоне или Вашингтоне. Но форма, которую должно было принять такое урегулирование, была в целом более спорным вопросом.

IV. Невозможное урегулирование

Тем, кто не жил в те времена, может быть трудно оценить, в какой степени европейская политика в послевоенные годы управлялась страхом перед возрождением Германии и была направлена на то, чтобы это никогда больше не повторилось.

Сэр Майкл Говард

Он напомнил мне диктаторов времен Ренессанса: никаких принципов, любые средства, не подбирает слов — всегда «да» или «нет»; хотя верить ему можно, только если он сказал «нет.

Клемент Эттли о Сталине.

За пять лет мы приобрели огромный комплекс неполноценности.

Жан-Поль Сартр (1945).

«Никто в мире не сможет понять, как европейцы относятся к немцам, пока не поговорят с бельгийцами, французами или русскими. Для них хороший немец — это лишь мертвый немец». Автором этих слов, записанных в его дневнике в 1945 году, был Сол Падовер, офицер американской армии, с которым мы познакомились в третьей главе. Его замечание следует иметь в виду при любом описании послевоенного раздела Европы. Смысл Второй мировой войны в Европе состоял в том, чтобы победить Германию, и почти все другие соображения были отброшены в сторону, пока продолжались боевые действия.

Главной заботой союзников в военное время было удержать друг друга в войне. Американцы и англичане постоянно беспокоились, что Сталин может заключить сепаратный мир с Гитлером, особенно после того, как Советский Союз вернет себе территорию, утраченную после июня 1941 года. Со своей стороны, Сталин видел в задержке открытия Второго (Западного) фронта тайный план западных союзников, которые стремились, чтобы Россия истекла кровью, и только тогда выступить и пожинать плоды ее самопожертвования. Каждая из сторон могла рассматривать довоенную политику примирения и согласования как свидетельство ненадежности друг друга; их связывал только общий враг.