После войны. История Европы с 1945 года

Это взаимное беспокойство освещает соглашения и договоренности военного времени, достигнутые тремя главными союзными правительствами. В Касабланке в январе 1943 года было решено, что война в Европе может закончиться только безоговорочной капитуляцией Германии. В Тегеране одиннадцать месяцев спустя «Большая тройка» (Сталин, Рузвельт и Черчилль) пришли к принципиальному согласию относительно послевоенного разделения Германии, возвращения к так называемой «линии Керзона» между Польшей и СССР, признания власти Тито в Югославии и советского выхода к Балтийскому морю в Кенигсберге. Очевидно, что от этих договоренностей выигрывал Сталин, и поскольку Красная армия сыграла ключевую роль в борьбе против Гитлера, это было обоснованно. По той же причине, когда Черчилль встретился со Сталиным в Москве в октябре 1944 года и подписал печально известное «Соглашение о процентах», он лишь уступил советскому диктатору землю, которую тот и так, без сомнения, захватил бы. В этой сделке, которую Черчилль поспешно набросал на листке и передал Сталину через стол — Сталин «взял свой синий карандаш и поставил на ней жирную галочку, — Британия и СССР согласились установить контроль над послевоенной Югославией и Венгрией по принципу «50 на 50»; Россия должна была контролировать 90% в Румынии и 75% в Болгарии, а Греция на 90% должна была стать «британской».

Об этой секретной «сделке» стоит сказать три вещи. Во-первых, процентные ставки для Венгрии и Румынии были чисто формальными: реально всех интересовали Балканы. Во-вторых, как мы увидим, сделка была в значительной степени поддержана обеими сторонами. Но в-третьих, как бы бессердечно это ни выглядело с точки зрения заинтересованных стран, на самом деле это не имело большого значения. То же самое относится и к дискуссиям в Ялте в феврале 1945 года. «Ялта» вошла в лексикон центральноевропейской политики как синоним западного предательства, момента, когда западные союзники продали Польшу и другие малые государства между Россией и Германией.

Но Ялта была важнее. Разумеется, все союзники подписали Декларацию об освобожденной Европе — «Для содействия условиям, в которых освобожденные народы могут осуществлять эти [демократические] права, все три правительства будут оказывать поддержку гражданам любого освобожденного государства, или той европейской страны, которая находилась в составе бывшей нацистской коалиции формировать представительные правительства, содействовать свободным выборам и т.д». И именно послевоенный цинизм Советского Союза по отношению к этому обязательству будет брошен в лицо Западу обиженными представителями порабощенных народов. Но в Ялте не было решено ничего такого, что не было бы согласовано ни в Тегеране, ни где-либо еще.

Все, что можно было сказать про Ялтинскую конференцию, то это то, что она была потрясающим случаем взаимного недопонимания, в котором, в частности, Рузвельт попал в плен собственных иллюзий. Ибо к тому времени Сталину вряд ли требовалось разрешение Запада делать в Восточной Европе все, что он пожелает, и британцы понимали это очень хорошо. Восточные территории, уступленные Сталину по секретным протоколам нацистско-советских пактов 1939 и 1940 годов, вновь оказались в советских руках: во время Ялтинской встречи (4-11 февраля 1945 года) в Варшаве уже был создан «Люблинский комитет» польских коммунистов, привезенный на запад в советском обозе для управления послевоенной Польшей.[25]

Ялта оставила действительно важный вопрос — что будет с послевоенной Германией? — без обсуждения именно потому, что он был таким важным и трудноразрешимым. И вряд ли западные лидеры смогли бы добиться от Сталина большего в эти последние месяцы войны, даже если бы им пришло в голову попытаться. Единственной надеждой поляков и других наций было то, что Сталин будет себя вести с ними великодушно в обмен на благосклонность Запада. Но он ее и так имел, и долгое время после поражения Гитлера именно западные союзники искали сотрудничества со Сталиным, а не наоборот. Нужно было, чтобы Советский Союз продолжал воевать против Германии (а позже, как тогда предполагалось, и Японии); проблема Центральной Европы могла подождать до мирных времен. В противном случае Рузвельт и Черчилль могли бы протестовать более решительно в августе 1944 года, когда 200 000 поляков были убиты немцами в безнадежном восстании в Варшаве, в то время как Красная Армия смотрела на это с другой стороны Вислы.

Западные лидеры могли не разделять взгляд Сталина на польскую подпольную Армию Крайову как на «горстку жаждущих власти авантюристов и преступников», но они точно не собирались раздражать своего главного военного союзника лишь через шесть недель после высадки в Нормандии. Для поляков и тогда, и позже это была измена самой цели войны — в конце концов, Британия и Франция объявили войну Гитлеру в сентябре 1939 года после того, как он нарушил территориальную целостность Польши. Но западные союзники поняли, что Восток необходимо оставить на милость Сталина. Смысл войны состоял в том, чтобы победить Германию.