После войны. История Европы с 1945 года

Таким образом, послевоенная Бреттон-Вудская система возникла не сразу. Участники Бреттон-Вудской конференции предполагали всеобщую международную конвертируемость к концу 1940-х годов, но их расчеты не учитывали политических и экономических последствий начала холодной войны (или даже Плана Маршалла). Иными словами, высокие идеалы тех, кто разрабатывал планы и создавал институты для улучшения международной системы, предполагали стабильную эру международного сотрудничества, от которой выиграют все. Советский Союз изначально был неотъемлемой частью финансовой системы, предложенной в Бреттон-Вудсе. Ожидалось, что он будет делать третий по объему вклад в Международный валютный фонд. Со стороны американцев (и некоторых британцев) было, наверное, наивно думать, что русские — или даже французские — политики примут эти предложения. В любом случае они обошли эти препятствия благодаря простому приему — просто не советовались ни с русскими, ни с французами или кем-то еще, когда составляли свои планы.

Они искренне ожидали, что взаимная выгода от расширения международной торговли и финансовой стабильности, в конце концов преодолеет национальные традиции и политическое недоверие. Поэтому когда Советский Союз в начале 1946 года вдруг объявил, что не будет присоединяться к бреттон-вудским институтам, Министерство финансов США было в искреннем замешательстве. Чтобы разъяснить логику, которая стояла за этим поступком Сталина, Джордж Кеннан в ночь на 22 февраля 1946 года послал из Москвы свою знаменитую «Длинную телеграмму»[27], которая стала первым со стороны США важным свидетельством о признании грядущей конфронтации.

Если смотреть на события таким образом, лица, ответственные за внешнюю политику США, за исключением Кеннана, кажутся удивительно наивными. И, возможно, так оно и было, и это касается не только сенатора Эстеса Кефовера или Вальтера Липпманна, которые просто отказывались верить тому, что им говорили о советских действиях в Восточной Европе и в других местах. По крайней мере, до середины 1946 года многие американские лидеры говорили и действовали так, как будто они действительно верили в продолжение своего военного партнерства со Сталиным. Даже Лукрециу Петрешкану, высокопоставленный деятель румынского коммунистического правительства (позднее ставший жертвой показательного процесса в своей собственной стране), во время переговоров по Парижскому мирному договору летом 1946 года сказал, что «американцы сошли с ума. Они дают русским даже больше, чем те просят и ожидают».[28]

Но американской политике была присуща не только наивность. В 1945 году и еще долго после того, Соединенные Штаты всерьез ожидали, что смогут выпутаться из Европы максимально быстро, а значит, по понятным причинам, стремились достичь приемлемого урегулирования, которое не нуждалось бы ни в их присутствии, ни в надзоре. Этот нюанс американского послевоенного мышления сегодня не очень хорошо помнят или понимают, но в расчетах американцев тогда это было неотложным приоритетом: как пояснил Рузвельт в Ялте, США ожидали удерживать Германию под оккупацией (а следовательно, оставаться в Европе) максимум два года.

На Трумэна было оказано сильное давление, чтобы он выполнил это обязательство. Внезапное прекращение Ленд-лиза было частью общего сокращения экономических и военных обязательств перед Европой. С 1945 по 1947 год американский оборонный бюджет сократили более чем на 80%. К концу войны в Европе США располагали 97 боеготовными наземными дивизиями; к середине 1947 года их было всего двенадцать, большинство из них были малочисленными и занимались административными задачами. Остальных отправили домой и демобилизовали. Это соответствовало ожиданиям американских избирателей, из которых только 7% в октябре 1945 года считали зарубежные проблемы важнее внутренних; но среди европейских союзников США, которые всерьез испугались возвращения межвоенного изоляционизма, началась паника. Англичане знали, что в случае советского вторжения в Западную Европу после 1945 года американская стратегия состояла в немедленном отступлении на периферийные базы в Британии, Испании и на Ближнем Востоке.

Но даже во время сокращения своего военного контингента в Европе американские дипломаты были вынуждены быстро учиться на своих ошибках. Тот же Госсекретарь Бирнс, который поначалу верил в военные договоренности и добрую волю Советского Союза, во время речи в Штутгарте 6 сентября 1946 года пытался подбодрить свою немецкую аудиторию: «Армия Соединенных Штатов будет оставаться в Германии до тех пор, пока будет существовать потребность в оккупационных силах». Вряд ли это было твердое обязательство по европейской обороне, но, возможно, вызванное письмом Трумэна в июне («Я устал нянчиться с русскими»), оно отражало растущее разочарование США в трудностях работы с Советским Союзом.