После войны. История Европы с 1945 года

Итак, смесь югославского реваншизма и партизанской революционной страсти, которую воплощал Тито, все больше тревожила Сталина. Как указано в «Официальной британской истории Второй мировой войны», после мая 1945 года в западных военных кругах широко распространялось мнение, что если Третья мировая война и разразится в ближайшее время, то только в районе Триеста. Но Сталин не был заинтересован в том, чтобы спровоцировать Третью мировую войну, и уж точно не из-за какого-то безвестного уголка северо-восточной Италии. Ему также не нравилось, что непопулярные территориальные амбиции Югославии бросают тень на репутацию итальянской Компартии.

По всем этим причинам уже летом 1947 года в узких кругах стало известно о том, что у Сталина лопнуло терпение в отношении Югославии. Ему не могло понравиться, что железнодорожный вокзал в болгарской столице был увешан портретами Тито вместе со Сталиным и Димитровым, или что венгерские коммунисты начали говорить о подражании югославской модели коммунистического правления — даже рабски лояльный Ракоши, по сообщениям, пел дифирамбы Тито как самому Сталину на московской встрече в конце 1947 года. Тито был не просто дипломатической помехой для Советского Союза в его отношениях с западными союзниками; он создавал проблемы внутри самого международного коммунистического движения.

Для внешних наблюдателей коммунизм был единым политическим образованием, сформированным и управляемым из московского «центра». Но с точки зрения Сталина дело обстояло сложнее. С конца двадцатых годов и до начала войны Москве действительно удалось установить свой контроль над мировым коммунистическим движением, за исключением Китая. Но война все изменила. В борьбе против нацистов Советский Союз был вынужден призывать к патриотизму, свободе, демократии и прочим «буржуазным» ценностям. Коммунизм утратил свою революционную остроту и сознательно стал частью широкой антифашистской коалиции. Такова была, конечно, и тактика довоенных Народных фронтов, но в тридцатые годы Москве удалось сохранить жесткий контроль над своими иностранными партиями — финансовой помощью, личным вмешательством и террором.

В военное время этот контроль был утрачен, что символизировалось закрытием Коминтерна в 1943 году. И он не был полностью восстановлен в первые послевоенные годы: югославская партия была единственной в Европе, которая фактически пришла к власти без советского вмешательства, но в Италии и Франции коммунистические партии, заявляя о своей неизменной лояльности Москве, действовали изо дня в день без советов и инструкций из-за рубежа. Партийные лидеры там не были посвящены в намерения Сталина. Как и чехи, но с еще меньшим руководством со стороны СССР, они следовали тому, что они описывали как французский или итальянский «путь к социализму», работая в рамках правительственных коалиций и не считая национальные и коммунистические цели чем-то взаимоисключающим.

Все это начало меняться летом 1947 года. Коммунистические министры были изгнаны из правительств Франции и Италии в мае 1947 года. Для них это стало неожиданностью, и Морис Торез, лидер французских коммунистов, продолжал в течение некоторого времени ожидать, что его партия вскоре сможет присоединиться к правящей коалиции; на съезде своей партии в июне 1947 года в Страсбурге он назвал тех, кто выступал за тотальную оппозицию, «авантюристами». Коммунисты в Западной Европе не знали, как реагировать на План Маршалла, и лишь запоздало поняли, что Сталин отверг его. В целом связь между Москвой и ее западными партиями была слабой. После ухода французских коммунистов из правительства, Андрей Жданов направил Торезу конфиденциальное письмо (которое было продублировано, заметим, чешскому коммунистическому лидеру Готвальду): «Многие думают, что действия французских коммунистов были согласованы с нами. Вы знаете, что это неправда и что предпринятые вами шаги были полной неожиданностью для Центрального комитета».

Очевидно, что западные коммунисты не могли удержать темп. В течение нескольких недель после отправки письма Торезу, 2 июня, Москва заключала торговые договоры со своими восточноевропейскими соседями и сателлитами. Это было частью спланированной реакции на План Маршалла и ту угрозу, которую он создавал для советского влияния в регионе. Политика сотрудничества, проводившаяся в Праге, Париже и Риме и до сих пор молчаливо одобряемая Сталиным, быстро сменялась отступлением к стратегии конфронтации, обоснованной теорией двух непримиримых «лагерей», распространяемой Ждановым.