Последняя мистификация Пушкина

Пуш­кин на­блю­дал за ре­ак­ци­ей Дан­те­са, ис­кал в гла­зах ка­ва­лер­гар­да проблеск ис­ти­ны, внут­рен­не­го спо­кой­ст­вия, то есть все­го то­го, что от­ли­ча­ет дос­той­но­го че­ло­ве­ка от во­ра. Во­ра в са­мом ши­ро­ком смыс­ле, при­сво­ив­ше­го се­бе лишнее - то, в чем он подлинно не ну­ж­да­ет­ся, и к че­му не бы­ла пред­назначена его при­ро­да. («Ска­зоч­ка» Жу­ков­ско­го о вол­ке и пас­ту­хе-стрел­ке по су­ти де­ла о том же). Но Дан­тес ис­пу­гал­ся. Ис­пу­гал­ся, что не по­па­дет в от­но­си­тель­но безо­пас­ную для ра­не­ния, но бо­лее узкую часть бед­ра. Ис­пу­гал­ся, что по­эт за­тем убьет его, по­это­му и вы­стре­лил на опе­ре­же­ние, не дой­дя шаг до барь­е­ра, чуть по­вы­ше в стык ту­ло­ви­ща и ног. По­том он го­во­рил, что черт, вме­шал­ся в де­ло, винил сле­пой слу­чай. Ка­ва­лер­гард так и не по­нял, что черт си­дел в его соб­ст­вен­ном холодном серд­це.

Впро­чем, Жу­ков­ский опи­сал эту сце­ну весь­ма ро­ман­тич­но:

Дан­зас мах­нул шля­пою; по­шли, Пуш­кин поч­ти до­шел до сво­ей барь­е­ры; Гек­керн за шаг от сво­ей вы­стре­лил; Пуш­кин упал ли­цом на плащ, и пис­то­лет его увяз­нул в сне­гу так, что все ду­ло на­пол­ни­лось сне­гом.

- Я ра­нен (фр.) - ска­зал он, па­дая.

Гек­керн хо­тел к не­му по­дой­ти, но он, оч­нув­шись, ска­зал: «Не тро­гай­тесь с мес­та; у ме­ня еще дос­та­точ­но сил, что­бы сде­лать свой вы­стрел (фр.)».

Дан­зас по­дал ему дру­гой пис­то­лет. Он опер­ся на ле­вую ру­ку, ле­жа при­це­лил­ся, вы­стре­лил, и Гек­керн упал, но его сби­ла с ног толь­ко силь­ная кон­ту­зия; пу­ля про­би­ла мя­си­стые час­ти пра­вой ру­ки, ко­ею он за­крыл се­бе грудь, и, бу­ду­чи тем ос­лаб­ле­на, по­па­ла в пу­го­ви­цу, ко­то­рою пан­та­ло­ны дер­жа­лись на под­тяж­ке про­тив лож­ки; эта пу­го­ви­ца спас­ла Гек­кер­на. Пуш­кин, уви­дя его па­даю­ще­го, бро­сил вверх пис­то­лет и за­кри­чал: «Бра­во» (фр.)[628].

От­вет­ный вы­стрел по­эта и чу­дес­ное спа­се­ние Дан­те­са - наи­бо­лее та­ин­ст­вен­ные и не­объ­яс­ни­мые мо­мен­ты ду­эль­ной ис­то­рии. Они по­ро­ди­ли мно­же­ст­во не­ле­пых до­мы­слов и спе­ку­ля­ций. Кро­ме то­го, им бы­ло по­свя­ще­но пись­мен­ное раз­би­ра­тель­ст­во се­кун­дан­тов, со­сто­яв­шее­ся по­сле ду­эли в рамках военно-судного дела. Ар­ши­ак, бег­ло опи­сав всю ду­эль, не слу­чай­но замену пистолета осветил в мельчайших подробностях:

Пуш­кин был ра­нен. Ска­зав об этом, он упал на ши­нель, оз­на­чав­шую барь­ер, ли­цом к зем­ле и ос­тал­ся не­дви­жим. Се­кун­дан­ты по­до­шли; он при­под­нял­ся и, си­дя, ска­зал: «по­стой­те!» Пис­то­лет, ко­то­рый он дер­жал в ру­ке, был весь в сне­гу; он спро­сил дру­гой. Я хо­тел вос­про­ти­вить­ся то­му, но ба­рон Ге­орг Гек­керн ос­та­но­вил ме­ня зна­ком. Пуш­кин, опи­ра­ясь ле­вой ру­кой на зем­лю, на­чал це­лить; ру­ка его не дро­жа­ла. Раз­дал­ся вы­стрел. Ба­рон Гек­керн, сто­яв­ший не­под­виж­но по­сле сво­его вы­стре­ла, упал в свою оче­редь ранен­ный[629].

В от­вет­ном пись­ме Дан­зас во­об­ще от­ка­зал­ся об­су­ж­дать что-ли­бо, кро­ме этой час­ти ду­эли, за­сви­де­тель­ст­во­вав спра­вед­ли­вость по­ка­за­ний Ар­шиа­ка по всем дру­гим об­стоя­тель­ст­вам. Хо­тя, ка­за­лось бы, к че­му воз­ра­жать - в его воспо­ми­на­ни­ях эта сце­на бы­ла от­ра­же­на сход­ным об­ра­зом:

Се­кун­дан­ты бро­си­лись к не­му, и, ко­гда Дан­тес на­ме­ре­вал­ся сде­лать то же, Пуш­кин удер­жал его сло­ва­ми: -

- По­до­ж­ди­те! Я в си­лах сде­лать свой вы­стрел (франц.).

Дан­тес ос­та­но­вил­ся у барь­е­ра и ждал, при­крыв грудь пра­вою ру­кою.

При па­де­нии Пуш­ки­на пис­то­лет его по­пал в снег, и по­то­му Дан­зас по­дал ему дру­гой. При­под­няв­шись не­сколь­ко и опер­шись на ле­вую ру­ку, Пуш­кин вы­стре­лил. Дан­тес упал.

На во­прос Пуш­ки­на у Дан­те­са, ку­да он ра­нен, Дан­тес от­ве­чал:

- Мне ка­жет­ся, что я ра­нен в грудь (франц.).

- Бра­во! — вскрик­нул Пуш­кин и бро­сил пис­то­лет в сто­ро­ну. Но Дан­тес ошиб­ся: он сто­ял бо­ком, и пу­ля, толь­ко кон­ту­зив ему грудь, по­па­ла в ру­ку[630].

Вро­де бы ни­че­го прин­ци­пи­аль­но но­во­го к ар­шиа­ков­ско­му опи­са­нию ду­эли вос­по­ми­на­ния Дан­за­са не до­бав­ля­ют. По­че­му же то­гда, в пер­вые дни по­сле тра­ге­дии, се­кун­дант по­эта стал воз­ра­жать ему и в ос­нов­ном по ме­ло­чам или, ска­жем так, де­та­лям, ка­жу­щим­ся нам не столь важ­ны­ми:

Ис­ти­на тре­бу­ет, что­бы я не про­пус­тил без за­ме­ча­ния не­ко­то­рые не­вер­но­сти в его рас­ска­зе. Г. д'Аршиак, объ­яс­нив, что пер­вый вы­стрел был со сто­ро­ны г. Гек­кер­на (Дан­те­са) и что А.С.Пуш­кин упал ра­нен­ный, про­дол­жа­ет: «Се­кун­дан­ты по­до­шли: он при­под­нял­ся и, си­дя, ска­зал: «по­стой­те!» Пис­то­лет, ко­то­рый он дер­жал в ру­ке, был весь в сне­гу; он спро­сил дру­гой. Я хо­тел вос­про­ти­вить­ся то­му, но ба­рон Ге­орг Гек­керн ос­та­но­вил ме­ня зна­ком.

Сло­ва А.С.Пуш­ки­на, ко­гда он под­нял­ся, опер­шись ле­вой ру­кой, бы­ли сле­дую­щие:

- По­стой­те! Я чув­ст­вую в се­бе еще столь­ко си­лы, что­бы вы­стре­лить (фр.).