Последняя мистификация Пушкина

Как лю­бо­пыт­но мол­ва ис­ка­зи­ла фак­ты! Па­ск­виль пред­став­лял­ся в зло­ве­щем ви­де «с зо­ло­ты­ми ро­га­ми, под­пи­сан­ный очень зна­чи­тель­ны­ми ли­ца­ми из выс­ше­го об­ще­ст­ва». Ве­ро­ят­но, так вы­гля­де­ли шу­тов­ские ди­пло­мы, рас­про­стра­няе­мые в об­ще­ст­ве мо­ло­ды­ми по­ве­са­ми. По мне­нию боль­шин­ст­ва, имен­но, та­кая «бу­ма­га» долж­на бы­ла оби­деть по­эта. В све­те не зна­ли, что Пуш­кин по­лу­чил ку­да бо­лее скром­ный «до­ку­мент» - свое­об­раз­ное лин­гвис­ти­че­ское упраж­не­ние, без осо­бых ук­ра­ше­ний, под­пи­сан­ное ти­ту­ляр­ным со­вет­ни­ком Бор­хом - пе­ре­во­дчи­ком Де­пар­та­мен­та внеш­них сно­ше­ний Ми­ни­стер­ст­ва ино­стран­ных дел! Уз­на­ли - не­пре­мен­но скон­фу­зи­лись бы! И ни­че­го бы не по­ня­ли! Не за­хо­те­ли бы по­нять! На­рыш­кин, царь… – опас­ная те­ма! Но не уз­на­ли! Те не­мно­гие, кто ви­дел па­ск­виль, не имел вре­ме­ни тол­ком ра­зо­брать­ся в нем. Поэт бы­ст­ро изъ­ял из сво­бод­но­го об­ра­ще­ния все эк­зем­п­ля­ры ди­пло­ма. Как это ему уда­лось – од­на из са­мых не­раз­ре­ши­мых за­га­док ду­эль­ной ис­то­рии и вместе с тем факт, с ко­то­рым сле­ду­ет счи­тать­ся!

23 де­каб­ря Тур­ге­нев с Пуш­ки­ным не ви­дел­ся. Но на­зав­тра, в чет­верг, друзья со­бра­лись в гос­ти­ни­це Де­му­та у Му­си­ной-Пуш­ки­ной. В днев­ни­ке Тур­ге­нев опи­сал со­бы­тия это­го дня, хо­тя и су­хо, но весь­ма под­роб­но:

24 де­каб­ря... Обе­дал в Де­му­те. У гр. Пуш­ки­ной с Жук. Вел­гур. Пуш­кин, гр. Рас­топч. Лан­ская. К. Волх. с Шерн­ва­лем, гр. Фер­зен. Я си­дел под­ле. Пуш­кин и дол­го и мно­го раз­го­ва­ри­вал. Вя­земск. по­ра­до­вал дей­ст­ви­ем, про­из­ве­ден­ным мо­ей Хро­ни­кою. Пушк. о Мей­ен­дор­фе: при­тво­ря­ет­ся сер­ди­тым на ме­ня за то что я хо­тел спа­сти его. Пушк. за­звал к се­бе; от­ту­да к к. Щер­бат, на Christbaum: за­го­во­рил их о В. Ско­те, о Коз­ло­ве, к Ка­рамз. К. А. ху­же. К гр. Ма­рье Ал. Пуш­ки­ной - с кн. Га­гар, и Вяз. о порт­ре­те: «мы не­до­воль­ны дру­гим». — И то прав­да! Чи­тал ро­ман Пуш­ки­на[289].

В пись­ме же к Бул­га­ко­ву Тур­ге­нев, как во­дит­ся, раз­от­кро­вен­ни­чал­ся и вы­ра­зил­ся столь жи­во и не­по­сред­ст­вен­но, что не­за­мет­но для се­бя, а мо­жет, и впол­не осоз­нан­но, ока­зал­ся в эпи­го­нах Дан­те­са, без­за­бот­но ка­лам­бу­ря:

пуш­кин­ский зав­трак пре­вра­тил­ся в лу­кул­лов­ский обед, и я, за­бол­тав­шись с со­бу­тыль­ни­ка­ми, ув­ле­чен был по­этом Пуш­ки­ным в трех­кра­сот­ное его се­мей­ст­во[290].

Трех­кра­сот­ное се­мей­ст­во – это, ко­неч­но же, па­ра­фра­за из­вест­ной ост­ро­ты ка­ва­лер­гар­да о се­мей­ных вы­хо­дах Пуш­ки­на - «трех­бун­чуж­ный па­ша»! На­до ду­мать, в ка­рам­зин­ской ком­па­нии она име­ла хо­ж­де­ние и Тур­ге­нев обыг­ры­вал, имен­но, ее. Впро­чем, срав­не­ние на­пра­ши­ва­лось са­мо со­бой - яв­ле­ние по­эта в ок­ру­же­нии трех мо­ло­дых особ бу­до­ра­жи­ло во­об­ра­же­ние. И пусть го­во­рят, что се­ст­ры На­та­льи Ни­ко­ла­ев­ны ус­ту­па­ли ей в кра­со­те, они все же бы­ли при­вле­ка­тель­ны­ми жен­щи­на­ми. Их по­сто­ян­ное при­сут­ст­вие ря­дом с Пуш­ки­ным вы­зы­ва­ло рев­ни­вые взгля­ды и пе­ре­су­ды - от доб­ро­душ­ной бол­тов­ни до ядо­ви­то­го зло­сло­вия.

Сам по­эт, пе­ред тем, как пой­ти к Де­му­ту, на­пи­сал пись­мо П.А.Оси­по­вой – сво­ему близ­ко­му дру­гу, ма­те­ри три­гор­ских ба­ры­шень. В по­сла­нии есть стро­ки, вро­де бы сви­де­тель­ст­вую­щие об от­ка­зе по­эта пе­ре­се­лить­ся в де­рев­ню:

Лишь с боль­шим со­жа­ле­ни­ем вы­ну­ж­ден я был от­ка­зать­ся от то­го, что­бы быть ва­шим со­се­дом… и я все еще на­де­юсь не по­те­рять это­го мес­та, ко­то­рое пред­по­чи­таю мно­гим дру­гим (выделено мною – А.Л.)[291].

Вряд ли Пуш­кин со­гла­шал­ся с мыс­лью о по­те­ре Ми­хай­лов­ско­го. Он за­тя­ги­вал пе­ре­го­во­ры с Пав­ли­ще­вым в на­де­ж­де, что про­изой­дет чу­до – поя­вят­ся день­ги – и про­па­дет не­об­хо­ди­мость про­да­вать име­ние. И, на­ко­нец, свое же­ла­ние он вы­ра­зил в кон­крет­ном пред­ло­же­нии:

Хо­ти­те знать, че­го бы я хо­тел? Я же­лал бы, что­бы вы бы­ли вла­де­ли­цей Ми­хай­лов­ско­го, а я - я ос­та­вил бы за со­бой усадь­бу с са­дом и де­сят­ком дво­ро­вых. У ме­ня боль­шое же­ла­ние прие­хать этой зи­мой не­на­дол­го в Три­гор­ское. Мы пе­ре­го­во­рим обо всем этом[292].

Ста­ло быть, Пуш­кин со­би­рал­ся вы­ехать из сто­ли­цы, хо­тя бы не­на­дол­го, но ведь не за пор­ци­ей по­эти­че­ско­го вдох­но­ве­ния, а как раз по де­лу?! Мысль про­дать боль­шую часть име­ния для вы­пла­ты на­след­ной до­ли бра­ту и се­ст­ре, ос­та­вив за со­бой лишь усадь­бу - вот то ме­ро­прия­тие, ко­то­рое Пуш­кин за­ду­мал и со­би­рал­ся осу­ще­ст­вить этой зи­мой. Оси­по­ва бы­ла пер­вым кан­ди­да­том, но, ве­ро­ят­но, не един­ст­вен­ным. О серь­ез­но­сти на­ме­ре­ний по­эта го­во­рит тот факт, что он го­тов был вез­ти с со­бой и На­та­лью Ни­ко­ла­ев­ну:

Же­на бла­го­да­рит вас за па­мять. Не при­вез­ти ли мне вам ее? ²⁹³.