О том же говорит и приведенное выше свидетельство А.Карамзина. Стало быть, Геккерн встречался с женой поэта во время болезни Дантеса и претензии его к Наталье Николаевне звучали не как-нибудь фигурально – дескать, это вы, мадам, поспособствовали истощению молодого человека - а вполне конкретно: «верните мне моего сына». Для выражений такого порядка требуется основание. Должно было произойти нечто из ряда вон выходящее и, непременно, с участием жены поэта пред самой болезнью кавалергарда. Думается, встреча у Полетики была бы здесь к месту. Куда деваться отвергнутому влюбленному, как не на больничную койку! Так что, 17 октября, скорее всего, состоялось то самое тайное свидание. Письмо же было написано Дантесом чуть позже, по выздоровлению, скажем, 29-го октября, уже в роли отвергнутого любовника. Тогда становится понятным, почему разговор Геккерна с Натальей Николаевной, о котором упомянул поэт в своем разорванном письме, состоялся 2 ноября. Оставаясь же на позициях Витале-Скрынникова, пришлось бы объяснить, что заставило посланника медлить с выполнение «отчаянной» просьбы сына более двух недель.
Итак, предположим: 17 октября состоялась встреча у Полетики, затем кавалергард сказался больным – а может, действительно, заболел - и стал подсылать приемного отца к Наталье Николаевне, пытаясь выведать ее настроение, а по выздоровлению придумал новую интригу, суть которой изложил в письме к Геккерну от 29 (?) октября. Желая добиться своего, он хотел припугнуть жену поэта разглашением тайны встречи. 2 ноября посланник приступил к исполнению задуманного. А теперь все подробно и по порядку…
У Полетики
Существуют, по крайней мере, три описания встречи у Полетики, определенным образом связанные между собой: Г.Фризенгофа (мужа Александрины Гончаровой), В.Ф.Вяземской и А.П.Араповой (дочери Натальи Николаевны от второго брака). Появились они на свет спустя многие годы после смерти Натальи Николаевны, строгостью фактов не отличались, но из многочисленной мемуарной литературы впервые упоминали о тайном свидании, указывая на него, как на главную причину смертельного поединка.
Сначала заговорила В.Ф.Вяземская, в опубликованных[25] в 1888 году П.И.Бартеневым воспоминаниях (сама княгиня уже второй год, как умерла). Но вот что любопытно – за год до этого Арапова обратилась к своей тетке Александрине с просьбой рассказать, что она помнила о роковой дуэли. Александрина ответила через своего мужа барона Г.Фризенгофа. Так появились письма, в которых описание встречи у Полетики удивительным образом совпадали с воспоминаниями Вяземской. Сама же Арапова воспользовалась своими знаниями гораздо позже (ее книга вышла в свет в конце 1907 – начале 1908 годах), что позволило рассматривать ее работу отдельно от двух предыдущих свидетельств. Между тем, мысль об их общем родстве кажется более естественной, как и предположение о неслучайном характере почти одновременного появления воспоминаний княгини и писем Фризенгофа.
Арапова интересовалась всем, что говорили или писали о матери, но для того, чтобы ее обращение к родственникам состоялось, именно, в 1887-ом, а скажет, не в 1882-ом или 1885-ом году, должна была существовать какая-то веская причина. И она, скорее всего, заключалась в смерти княгини Вяземской. Арапова с юных лет находилась под сильным духовным влиянием ее мужа - князя Петра Андреевича. В своей книге она не без гордости признается, что Вяземский, «свято оберегая старинную дружбу, был частым посетителем в доме» и даже признал ее литературное дарование.
Как на самом деле князь оберегал старинную дружбу – вопрос отдельный?! Скажем только, что на дружбу это меньше всего походило. Важно, другое – Арапова верила Вяземскому, как и многие другие, полагавшие князя хранителем пушкинских тайн. И надо сказать он очень в этом преуспел, создав миф о кончине поэта, который в равной мере устраивал и власть, и друзей поэта, и рядового обывателя. Поэтому многие люди надеялись, что со смертью супругов (а князь умер еще в 1876 году), откроются самые пикантные подробности этой ужасной трагедии. К тому же, в отсутствии главных свидетелей, встрепенулись и многие статисты, наблюдавшие семейную драму поэта со стороны и добросовестно разносившие сплетни о нем по всему свету.