Последняя роза Шанхая

Мы с Ченгом были двоюродными братом и сестрой, помолвленными ещё с пелёнок. В то время моя мама, которая была двоюродной сестрой его матери, решила, что было бы прекрасно объединить наши семьи. Мы родились в один и тот же месяц, в один и тот же год. Моя мама считала, что это будет идеальный брак, подходящий по всем параметрам крови, статуса и богатства, брак золотого мальчика и нефритовой девочки. «Ты можешь выйти замуж за человека, которого не любишь, но не можешь выйти замуж за человека, у которого нет денег», – говорила она бесчисленное количество раз. У Ченга были деньги.

Такая ранняя помолвка была похожа на ношение драгоценного нефритового шара, который требовал заботы и внимания. С каждым шагом его вес увеличивался. Мне не разрешалось смотреть на других мужчин, не разрешалось играть в маджонг с моими ровесниками мужского пола. Покупки я могла совершать только под присмотром Ченга, посещать вечеринки в его сопровождении, а походы в кино требовали его одобрения.

С течением времени стало ясно, что мы с Ченгом не созданы друг для друга. Он был властным и деспотичным, часто околачивался на ипподроме и за игорными столами, а я, по его словам, была избалованной, эгоистичной и не в состоянии отказаться от граммофона, джаза и кинотеатров. По крайней мере, он имел утонченный вкус в одежде, поэтому во всех наших роскошных нарядах мы стояли вместе, как два дерева в саду с заботливо сформированными кронами, бок о бок, но никогда не переплетались.

В детстве я обожала Ченга, товарища по играм, с которым мы дрались, катались на деревянных лошадках, перетягивали канат и играли в маджонг за пять пенни. Но мои чувства к нему угасли в Сент-Мэри-Холле. К тому времени, когда я вложила деньги в ночной клуб, связь между нами стала хрупкой. Он забавлялся тем, что критиковал меня, а я упрекала его за то, что он сомневался во мне. Мы целовались всего несколько раз, это было похоже на повинность. Когда он требовал, я садилась к нему на колени, и мое молодое тело отвечало страхом и удовольствием, пока он щупал меня. Но мы никогда не делили постель.

Я полагала, что брак с ним был подобен дорогому супу из птичьих гнезд, непрозрачному, похожему на сетку блюду, которое имело вязкую текстуру и было подслащено кусковым сахаром – деликатесом, по завышенной цене. Но я согласилась на это, потому что мама выбрала его для меня. И никогда в своих мечтах я не думала, что начну сомневаться в этом браке из-за другого мужчины, иностранца.

Глава 22

Эрнест

Выйдя из ее кабинета, пройдя по коридору и поднявшись на сцену, он чувствовал себя ошеломленным. Его сердце бешено стучало, а разум пульсировал от чувства абсолютного блаженства при воспоминании о том, как он держал ее в руках. Она была электрическим зарядом для его молнии, путеводной звездой для его беспросветного пути и музыкой для его молчания, и каким бы немыслим это ни казалось, все это работало и наоборот.

Только услышав голоса посетителей, он осознал, в какую ловушку загнал Айи. Ей придется объясняться с Ченгом. Он вовсе не собирался вбивать клин в их отношения, но все же Эрнест был бы не против заполучить ее, и был готов побороться за нее.

Он начал играть ее любимую песню, «Последняя роза Шанхая», не обращая внимания на удивлённые лица мистера Ли и других музыкантов оркестра. Это было его признание. Его обет – он принадлежал ей.

* * *

На следующий день в своей квартире Эрнест написал письмо родителям и вложил в конверт купюру в два американских доллара, которую обменял в банке недалеко от набережной. Он еще раз повторил свой адрес в Шанхае и спросил, когда они прибудут, прежде чем запечатать конверт. Ему наконец-то удалось найти немецкое почтовое отделение, так что он собирался отправить письмо сегодня.

Эрнест скучал по родителям. Его отец, Тевье Рейсманн, обожал копаться в земле. За многие годы пребывания на солнце его лицо и руки приобрели грязноватый оттенок; куртки и брюки были постоянно испачканы землей, и когда он снимал пальто в гостиной, комья грязи падали на пол. Даже выкурив пять сигарет, от него пахло землей. Будучи археологом, он посвятил все свое внимание раскопкам, выкапывая реликвии и находя руны, и часто совершал многомесячные поездки за границу. Он был немногословным человеком, редко носил талит, только по субботам, и его больше привлекали могилы и камни, чем политика и религия. «Все люди – творения земли: короли и фараоны, раввины и священники», – часто говорил он.