Последние дни Джона Леннона

Но фанаты не перестают, а даже напротив, ведут себя еще хуже. «Больно же, – возмущается Ринго, рассказывая, как его забрасывают карамельками и разными предметами типа лампочек-вспышек и бигудей. – По ощущениям, как будто под сильный град попал».

У Джона, который на сцену не надевает свои тяжелые очки в роговой оправе («Имидж свой портить не могу»), однажды вылетели контактные линзы, когда чей-то «подарок» попал ему прямо в лицо. Было больно.

«Чувствуешь удар по затылку, – говорит Джон, – оглядываешься, а это ботинок прилетел. Прилетает один такой, и они начинают думать: “О, они обратили внимание, значит, если им по башке попасть ботинком, то они на него обязательно обернутся”».

Битломания достигла такого пика, на котором, по оценке пресс-атташе группы Брайана Соммервила, «становится полностью неконтролируема».

«С нами в Штатах происходило то же самое, что в Британии, – говорит Ринго, – только в десять раз мощнее. Так что, видимо, там все было вообще не как в Британии».

А было это, как потом скажет Джон, «безумие с утра до ночи, без единой секунды покоя».

Америка 1964 года сильно отличается от Англии. Да, Джон и Синтия привыкли к внезапным встречам со всякими «странными персонажами» за пределами их лондонской квартиры, но ведь и персонажи те скорее назойливые, чем реально опасные. В Америке же, где повсюду вооруженная полиция, где недавно застрелили президента-любимчика, страшновато. Джон думает: а вдруг кто из толпы этих орущих фанатов задумал недоброе?

И это у него не паранойя. Непосредственно перед их концертом в Далласе и Лас-Вегасе группе сообщили, что поступил телефонный звонок о заложенной бомбе. Тем не менее, пока Джон на сцене, она служит его убежищем. «Пока мы играем, я чувствую себя в безопасности, – объясняет он репортеру. – Мне кажется, так меня никому не достать».

The Beatles ездят со свитой британских и американских репортеров. Время в полетах парни убивают, играя в покер и монополию. Арт Шрайбер, старший корреспондент Westinghouse Broadcasting Company, говорит, что «Джон всегда увлекался, входил в азарт. Когда бросал кости, даже подскакивал».

Но от Шрайбера не ускользнула и мрачная черта Джона, та, которую уловил и Ричард Лестер на съемках фильма A Hard Day’s Night. «Я заметил в нем такое качество: он все время оказывается как бы вне ситуации и оттуда наблюдает за чужими слабостями. Даже за моими, – поясняет Лестер. – Он всегда начеку».

«Что реально меня поразило, об этой стране он знал уже чертову уйму всего, – рассказывал позже Шрайбер, который всю жизнь писал о политике, а совсем не о сфере развлечений. – Он никак не мог понять, зачем нужно насилие… убийство Кеннеди, жестокость полиции по отношению к мирным демонстрантам на Юге, пистолеты, которые можно было заметить у каждого встречного. Я видел, как в нем пробуждается и растет сознание активиста».

Активист? Разумеется. Но не дипломат. Джона особенно раздражало, что группу ждали на благотворительных мероприятиях. «Я всегда ненавидел эти общественные дела, – говорит Джон. – Все эти жуткие мероприятия и события, в которых мы должны были участвовать. Никакой искренности». На коктейльной вечеринке в британском посольстве в Вашингтоне его разозлило покровительское поведение дипломатов. «Эти люди на хрен лишены хороших манер», – ворчал он.

23 августа 1964 года группа играет в концертном зале Hollywood Bowl. Несколько месяцев назад все билеты были распроданы менее чем за четыре часа. Этот зал-амфитеатр, с его белой крышей в форме раковины, построенный еще в золотой век Голливуда, – одна из самых важных концертных площадок Америки.

Джон одобряет, замечая, что «в таком месте, как Hollywood Bowl, нас будет слышно даже при беснующейся толпе: акустика там отличная».

Для Джорджа Мартина шум толпы – реальная помеха, потому что Мартин записывает этот концерт (он будет издан только в 1977 году) для Capitol Records. По его словам, из-за криков тысяч битловских фанатов вести запись было примерно, как «засунуть микрофон в хвост реактивного 747-го “Боинга”».

Ринго вырабатывает собственную технику. «Мне просто надо было все время играть бит, чтобы всех держать вместе», заглушая вопли. «Мне нередко приходилось наблюдать за тремя их задницами, чтобы понимать, какую часть песни мы сейчас играем».

Но пока они наслаждались прекрасными деньками в Калифорнии («Я тогда влюбился в Голливуд», – сказал Ринго), начали выходить нелестные статьи. Несмотря на жесткий контроль над группой, в съемную квартиру битлов как-то заявилась роскошная блондинка, начинающая актриса Джейн Мэнсфилд, и убедила их всех (кроме Пола) сходить с ней в Whisky a Go Go в их последний вечер в Лос-Анджелесе.

Они выдвигаются в клуб, причем Джон, актриса и журналист Ларри Кейн сидят вместе. «Никто не успел и глазом моргнуть, – вспоминает Кейн, – как Джон схватил Мэнсфилд, и они начали вести себя, как сумасшедшие».

Мэнсфилд уверяла битлов, что клуб позаботится о приватности их визита. Ошиблась она грубее некуда: везде камеры, вокруг какое-то помешательство.