Последние дни Джона Леннона

«Тут интересная такая штука с текстом, – говорит Джон о творческом процессе. – Слова вылетают (sic!), словно дождь бесконечный в бумажный стаканчик, скользят, сломя голову, пока сквозь Вселенную мчатся. Размер просто невероятный, я в таком больше повторить не смогу! Тут дело не в мастерстве – эта песня сама себя написала».

В своей версии песни Боуи пропускает один фрагмент с мантрой на санскрите «Джай гуру дева ом», которую Джон выучил, когда учился у махариши.

Джону кавер Боуи очень понравился.

– Здорово выходит, – говорит он, узнав, что Боуи хочет ее перезаписать. – Это одна из моих самых любимых песен, но моя версия мне не нравится.

И он принимает приглашение Боуи сотрудничать. Они часами разговаривают о том, в чем заключается слава, Боуи описывает ставящий в тупик «парадокс знаменитости»:

– Насколько ты хочешь быть известным до, настолько же потом, когда прославился, хочешь обратного: «Не хочу я эти интервью давать! Не хочу я, чтоб меня фотографировали!»

Боуи выстраивает ритм под гитарный рифф, который он изначально наметил для Footstompin’ (его кавер на песню группы Flares 1961 года; в итоге появится в 1995 году на альбоме RarestOneBowie).

– Напомни, какой ты рифф придумал? – спрашивает Боуи своего давнего компаньона, гитариста Карлоса Аломара, чей девиз – «Я играю на любой гитаре, которая платит».

Джон слушает, как Аломар играет на гитаре, и подключается, повторяя слово aim (цель), которое у Боуи потом перерастает в fame (слава) – ведущую тему, главные слова и заглавие песни.

«Когда он приходит в студию, у него в запасе три-четыре слова и несколько парней, – говорит Джон. – И вот он начинает все это дело формулировать. А у него нет почти ничего, все придумывается в студии. Так что я там мог добавлять что угодно, хоть перевернутую фортепианную партию, хоть всякие “ууууу” [берет высокую ноту], хоть fame много раз».

Организация процесса в студии, может, и в стиле Боуи, но вот темп – совершенно ленноновский.

– Боже, это было очень быстро, – удивляется Боуи. – За один вечер сработали!

И звонит своему продюсеру в Лондон:

– Э-э-э, Тони… Не знаю прям, как сказать тебе, но, в общем, мы с Джоном написали песню, записали ее и замикшировали. Она называется Fame.

25 июля лейбл RCA Records выпускает Fame; в авторах указаны Дэвид Боуи и Джон Леннон. Когда 20 сентября 1975 года песня становится для Боуи его первым хитом номер один в США, он утверждает:

– Я б не смог сам выбрать сингл, если бы он сам мне не подвернулся.

– А мы целый диск сделали из него, верно? – говорит Джон.

«Так он получил свой первый хит номер один, а я почувствовал: это карма. Потому что мой первый хит номер один был в сотрудничестве с Элтоном, а я передал это Боуи, и у него получилось».

А самое главное: «Мне нравится этот трек».

Эти совместные работы оживили Джона. Так что, хотя на бумагах о распаде The Beatles чернила еще не просохли, когда Пол предлагает Джону поехать с ним в Новый Орлеан, чтобы вместе записать новый альбом группы Wings, Джон очень серьезно обдумывает это предложение. И обсуждает его с Мэй, Артом Гарфанкелом и даже с бывшим пресс-секретарем The Beatles Дереком Тейлором.

Кто знает, как бы развивались события, если бы он поехал в Новый Орлеан. Но его сманило совершенно другое сотрудничество, от которого он не мог отказаться.

Глава 51

Shake it up, baby, now…

Встряхнись, детка, давай…

The Beatles. Twist and Shout

Это новое сотрудничество Джона носит несколько более личный характер: Йоко беременна.

Понимая, что 42 года – уже не самый подходящий возраст для родов и что у Йоко, помимо этого, были выкидыши и раньше, Джон всячески заботится о хрупком здоровье жены и сына, которого она носит.

«Когда я забеременела, мне пришлось сосредоточиться на беременности на все девять месяцев, – говорит Йоко: она почти все время проводит в кровати, работать не может. – Джон достал кресло-каталку, и на обед толкал меня на ней в кухню. Ну разве не мило?»

«Мы снова сошлись, – говорит Джон, – и решили, что это и есть наша жизнь, что ребенок для нас – самое главное, а все остальное второстепенно. Мы просто бились за этого ребенка, мы ради него через весь этот ад прошли, через выкидыши один за другим и другие беды. Он, что называется, “дитя любви” в прямом смысле. Врачи говорили, что детей у нас не будет, и мы уже почти перестали пытаться».

Джон снимает загородный дом, чтобы Йоко отдыхала, и отменяет все их планы.

«Пережить 1975-й – вот мой девиз, – говорит он интервьюеру. – Я в прекрасном расположении духа, мне хорошо сочиняется, в общем, я просто счастлив».

Джон показывает жене дневник, который вел в Лос-Анджелесе и где перечислял все достоинства и недостатки их расставания. Он достает спички, чиркает одной, подносит к бумаге, зажигая краешек. И, бросив горящий дневник в раковину на кухне, смотрит, как прошлое обращается в пепел.