Последний день

– Хочу задать тебе вопрос, о господин муравей, так усердно волочащий за собой огромное зерно спельты! Знаешь ли ты о том, что доктор Муса ал-ʻАскари недавно отказался от целого состояния, спрятанного в глиняном горшке? Ты же мертвой хваткой вцепился в зерно, откопанное в ослином дерьме, и готов сложить свою маленькую голову за это ничтожество?

Муравей не впечатлен ни моей вдохновенной тирадой, ни моим великодушием, он и дальше продолжает молча тащить свое заготовленное на зиму сокровище.

Наконец я обращаюсь с главным вопросом к самому Мусе ал-ʻАскари:

– Итак, идиот, кто ты есть? Что ты говорил о стенах крепости, которые готов защищать ценой жизни? Неужели без них от тебя и впрямь не останется и следа? А что это за стены? Твои имя, степень, репутация, должность, жена, сын, дом, автомобиль, сад, зарплата, банковский счет, разум, мечты и иллюзии? Но ведь все это теряет свою цену здесь, в присутствии обнимающей тебя природы. Единственная цена этих «стен» заключается в том, что они учат «пленника» своей бессмысленности. Ее призрачное существование, тающее на твоих глазах, прямо-таки кричит о другом, едином и единственном, настоящем существовании.

В моем воспаленном, но расслабленном мозгу всплывает картина: брошенный с вершины заснеженной горы камешек превращается на склоне в огромный ком снега, весящий сотни, тысячи тонн. Мне кажется, что я – этот самый камешек, а мои имя, звание, статус и многие другие границы, за которыми я прячусь, – не что иное, как облепивший меня снег, и он не может однажды не растаять. Невероятно глупо стоять у подножия горы и вечно защищать снежный ком от первых лучей солнца и тепла.

Да, я – этот облепленный снегом камень, правда, какой-то имматериальный, бесформенный, невесомый и бесцветный. Такова жизнь, которую мы чувствуем, но не постигаем и, тем паче, не описываем. Такова жизнь, что, сообразуясь с собственными чудесными целями, принимает самые неожиданные формы и окрашивается в самые разные цвета. Вначале она растет, укрупняется, раздувается, а потом тает и обнажается. Эта жизнь едина и неизменна, какие бы одежды, цвета и вкусы она ни примеряла.

Как же я хочу оттаять и избавиться тем самым от своих ссадин и иллюзий, одежд и тела, мыслей и страхов, желаний и страстей! Как же я хочу порвать в клочья все, что меня связывало и связывает с людьми, с их корпорациями, обычаями и доктринами! Как же я хочу проститься со связками «изменение— трансформация», «рост – смерть», «часы – расстояния»! Кажется, это возможно, если я сейчас, в эту самую минуту отдамся во власть своей новой страсти. Похоже, я уже начал оттаивать. Между мною и освобождением – лишь один тонкий волосок. Удивительное спокойствие!..

– Добро пожаловать, господин доктор, добро пожаловать! Дорогой гость, Вы прямо-таки осветили своим присутствием этот угрюмый дом! Вы постоянно баловали нас своими визитами, а в этом году приехали лишь сегодня… Добро пожаловать!

– Спасибо тебе большое, ʼУмм Фархат! Конечно же, я никогда о вас не забывал! Да вот только работа не оставляет мне времени на то, чтобы даже почесать собственную макушку.

– Понятное дело. Вы – доктор, преподаватель, заняты столькими мелочами… Да укрепит Господь Вас и Ваше здоровье! Вы – наша гордость, доктор! Для нас большая честь работать у Вас, в Вашем саду.

ʼУмм Фархат протянула мне чашечку кофе и вернулась к прерванному на три секунды разговору.

– Даже не спрашивайте, доктор, о том, насколько мы рады выздоровлению Вашего сына! Всевышний не испытывает раба тем, в чем Сам ему не помогает. Ваши намерения чисты, доктор, как и намерения госпожи Руʼйа…

– Думаю, что здесь большую роль сыграли чистые намерения самого Хишама, дорогая ʼУмм Фархат.

– Конечно, конечно! Душа моя Хишам! Все Вы заслуживаете только самого лучшего!.. Кстати, какие новости слышно от ʼУмм Хишам?

Как только я рассказал ʼУмм Фархат, что Руʼйа возвращается к нам этой ночью, ее загорелое, пышущее здоровьем лицо просияло неподдельной детской радостью.

– Слава тебе, Боже наш, слава Тебе! Наконец-то умолкнут злые языки!

Тут в разговор вмешался ʼАбу Фархат, который уже не раз безуспешно делал красноречивые знаки своей заговорившейся жене.

– Главное, чтобы госпожа ʼУмм Хишам полностью выздоровела. Она ведь покинула свой дом, чтобы отдохнуть и поправить здоровье.

Я испугался, что ʼУмм Фархат, так и не поняв намека мужа, вернется к беседе о «злых языках», и потому взял инициативу по смене темы разговора в свои изрядно ослабевшие руки:

– Необычайно вкусный кофе, ʼУмм Фархат! Спасибо огромное!

– Спасибо за то, что Вы приехали, доктор!

На этих словах ʼАбу Фархат незаметно приказал жене оставить нас с ним наедине. Женщина забрала поднос с чашками и ушла, перепоручив нас теплой тишине тенистого летнего сада. Крестьянин довольно долго молчал, но в конце концов не выдержал и вздохнул:

– Моя совесть неспокойна.

– Отчего же, ʼАбу Фархат?

– Из-за клада.

– Что с ним не так?

– Это Ваш клад, а не мой.