Последний довод королей

Ищейка взглянул на него.

— Тебе? Чего?

— Всё. Тридуба, Тула… Катиль. — Весту пришлось сглотнуть из-за неожиданного кома в горле. — Всё. Мне жаль.

— А-а, всем нам жаль. Я тебя не виню. Я никого не виню, даже Бетода. Чего хорошего в обвинениях? Все мы делаем то, что приходится. Я уже давно бросил искать причины.

Вест некоторое время размышлял об этом. Потом кивнул.

— Ладно. — Они сидели и смотрели, как вокруг бухты загораются факелы, словно блестящая пыль разлеталась по тёмной земле.

Ночь, и довольно мрачная. Мрачная из-за холода и мороси и всех тех суровых миль, которые нужно преодолеть до рассвета. И особенно мрачная из-за того, что ждало в конце, когда взойдёт солнце. С каждым разом поход на битву становился всё тяжелее. Когда Логен был молод, ещё до того, как потерял палец и заработал чёрную репутацию, в этом, по крайней мере, чувствовалось какое-то волнение, какая-то тень возбуждения. Теперь остался только тошнотворный страх. Страх битвы, и, что ещё хуже, страх результатов.

Оттого, что он теперь король, не делалось легче. Насколько он видел, от этого ни в чём не делалось легче. Это всё равно, что быть вождём, только хуже. Он всё время думал, что не сделал чего-то важного. И пропасть между ним и всеми остальными становилась только шире. Такая пропасть, что мосты через неё уже было не навести.

Хлюпали и шлёпали сапоги, стучало и позвякивало оружие и упряжь, ворчали и ругались люди в темноте. У некоторых шипящие факелы освещали грязную дорогу, в их сиянии виднелись росчерки падающих капель дождя. Дождь падал и на Логена — легко касался головы, лица, постукивал и похлопывал по плечам старого плаща.

Армия Союза распределилась по пяти дорогам, все в восточном направлении, все в сторону Адуи, и гуркам это не сулило ничего хорошего. Логен и его команда шли по самой северной. К югу он видел слабую полосу мерцающих огней, свободно плывущих по тёмной земле, вытянувшихся вдаль, покуда хватало взгляда. Ещё одна колонна. Ещё несколько тысяч человек, которые, ругаясь, шли по грязи к кровавому рассвету.

Логен нахмурился. Впереди, в мерцающем свете факела, он видел половину тощего лица Трясучки — хмурая гримаса в суровых тенях, один глаз блестит. На миг они посмотрели друг на друга, а потом Трясучка отвернулся, сгорбился и продолжил идти.

— Он всё ещё не особо меня любит, и никогда не будет.

— Беспечная резня не обязательно ведёт прямиком к популярности, — сказал Ищейка. — Особенно для короля.

— Но у этого возможно хватит духу предпринять что-нибудь на этот счёт. — Трясучка был озлоблен. Такая злоба не проходит со временем, или от доброты, или даже после спасения жизни. Немногие раны хотя бы когда-нибудь полностью зарастают, а некоторые болят всё больше с каждым прошедшим днём.

Казалось, Ищейка угадал мысли Логена.

— Не волнуйся о Трясучке. Он нормальный. Нам и с гурками забот хватает, и со всем остальным тоже.

— Угу, — сказал Молчун.

Логен не был в этом так уверен. Злейшие враги — это те, что живут за соседней дверью, так всегда говорил ему отец. В те старые дни Логен просто убил бы ублюдка на месте, и проблема была бы решена. Но теперь он пытался измениться к лучшему. Сильно старался.

— Но всё же, во имя мёртвых, — говорил Ищейка. — Сражаться против коричневых людей, сейчас, за Союз? Будь оно всё проклято, как, чёрт возьми, это случилось? Нам нечего здесь делать.

Логен глубоко вздохнул и дал Трясучке уйти подальше.

— Свирепый задержался ради нас. Если бы не он, мы бы никогда не покончили с Бетодом. Мы должны ему. Это всего лишь один последний бой.

— А ты никогда не замечал, как один бой имеет привычку приводить к следующему? Кажется, всегда будет следующий бой.

— Угу, — сказал Молчун.

— Не в этот раз. Этот последний, а потом завязываем.

— Точно? А что потом?

— Вернёмся на Север, наверное. — Логен пожал плечами. — Мир, так ведь?

— Мир? — проворчал Ищейка. — А что это такое, кстати? Что ты с ним будешь делать?

— Думаю… ну… посадим что-нибудь, пусть растёт, или что-нибудь в таком духе.

— Пусть растёт? Во имя всех ёбаных мёртвых! Что ты, или я, или любой из нас знает о том, как что-то растить? Чем мы занимались все наши жизни, кроме убийств?

Логен неуютно поводил плечами.

— Нужно на что-то надеяться. Человек может научиться, так ведь?

— Может? Чем больше убиваешь, тем лучше получается. И чем лучше убиваешь, тем меньше от тебя пользы во всём остальном. Мне кажется, что мы так долго прожили потому, что когда дело доходит до убийства — мы в этом самые лучшие.

— У тебя плохое настроение, Ищейка.

— У меня уже много лет плохое настроение. Что меня беспокоит, так это что у тебя не плохое. Надежда не очень-то подходит таким, как мы, Логен. Ответь мне вот на что. Ты когда-нибудь прикасался хоть к чему-нибудь, так, чтобы оно от этого не сломалось? Что у тебя было, что не превратилось в грязь?