Последний ход

– Конечно, знала. Но мне известно было только его имя, потому что делиться личной информацией было небезопасно. Я предполагала, что он немец, который не поддерживает нацистов. Но, оказывается, он этнический немец, который вырос в Польше и использовал свою национальную принадлежность, чтобы спасти собственную задницу. – Вздохнув, она вырыла сапогом ямку в снегу. – Я не думала, что он трус, вот и всё. Или предатель.

– Как и вы, фрау ауфзеерин.

Ирена перестала ковырять снег и застыла. Подождала какое-то время, вероятно, надеясь, что я возьму свои слова обратно, но вместо этого я указала на её форму.

– Ты сделала это, чтобы помочь мне, но ведь ты присягнула на верность Третьему рейху и притворилась охранницей, так? Если Франц – предатель из-за того, что он фольксдойч и на самом деле не поддерживает нацистов, то кем это делает тебя?

Она открыла рот, но не издала ни звука, так что я сделала свой последний ход.

– Ты даже ударила меня.

Услышав это, Ирена вскочила на ноги.

– Если бы я этого не сделала, нас бы убили, ты же знаешь, что…

– Шах и мат.

Она замолчала, унимая свою ярость.

– Чёрт возьми, Мария, ты такая идиотка, – прошептала она, опускаясь обратно на брёвна.

– А то бы ты меня послушала? – спросила я с лёгкой улыбкой, но виновато сжала при этом её руку. – Так что, ты собираешься сделать так, чтобы Франц тоже обморозился, или можем вернуться в дом?

Мы поплелись к фермерскому дому, где фрау Майнхарт готовила яичницу-болтунью на завтрак, а герр Майнхарт разводил огонь. Франц сидел в гостиной, он встал навстречу Ирене. Когда она подошла к нему, оба молчали.

– Кажется, я понимаю, почему ты чёртов фольксдойч, – пробормотала наконец Ирена.

Он ухмыльнулся:

– Это было худшее извинение, которое я когда-либо слышал, но я приму его.

– О боже, не заставляй меня отказываться от своих слов, – раздражённо ответила Ирена, но я успела увидеть улыбку, которую она попыталась скрыть.

Я придвинулась ближе к огню, наслаждаясь теплом, покалывающим мою кожу. Я уже и забыла, каково это – чувствовать настоящий огонь, в отличие от жалких печек, которые стояли в наших блоках. Наблюдая за танцующими языками пламени, я вдыхала дымный воздух, пахнущий древесной стружкой, но как только закрыла глаза, горло сдавил знакомый запах палёных волос и горящей плоти…

– Мария, ты меня слушаешь?

Вздрогнув, я открыла глаза, и вонь исчезла. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, где я нахожусь. Почему возникло это ощущение? Может быть, потому что возникшие образы ощущались так живо, словно и не были лишь воспоминаниями. Осознание этого было таким же точно жестоким и леденящим душу, как зимняя ночь в Биркенау.

Когда я повернулась к Ирене и Францу, у них был такой вид, словно они пытались разгадать, что у меня на уме. Слава богу, они ни о чём не спросили.

– Я возвращаюсь в больницу, чтобы забрать кое-какие вещи, – продолжил Франц. – Ты не первый член Сопротивления или сбежавший заключённый, которого мои контакты направили сюда, но ты первая, кто наткнулся на нас случайно. – Он слегка улыбнулся: – Некоторым из моих коллег в больнице можно доверять, но лучше держать вас в секрете.

Я кивнула, борясь со сбивчивым дыханием. Сначала я была заключённой, а теперь стала беглянкой.

Снова надев пальто и шляпу, Франц подошёл к Ирене, обнял её за талию и притянул к себе для поцелуя, на который она ответила с таким же, как у него, энтузиазмом.

– Молодец, – прошептал он, взглянув на меня, прежде чем отпустить её.

Когда дверь за ним закрылась, я улыбнулась Ирене. И на этот раз она улыбнулась в ответ.

Фрау Майнхарт подошла к нам:

– Старая одежда Эльзы – в комнате, где вы ночевали, так что можете переодеться, пока ждёте Франца. Отберёте, что захотите.

Не отбор, что угодно, только не отбор.

Ирена уже расстёгивала свой китель, казалось, ей не терпится сбросить форму и никогда больше к ней не прикасаться. Я последовала за подругой в спальню. Из маленького деревянного комода она достала юбку и блузку для себя и бросила на кровать стопку одежды для меня. Я оглядела платья, блузки, юбки и брюки, зная, что ни одно из них мне не подойдёт, и чувствуя себя так, словно перебираю товары, предложенные на обмен. Прежде чем раздеться, я вытащила крестик Ирены из-под своей формы и расстегнула цепочку, а затем коснулась её плеча, чтобы привлечь внимание. Когда она повернулась ко мне лицом, я положила крестик ей на ладонь. У Ирены перехватило дыхание. Она, словно не веря увиденному, уставилась на него и нежно провела по крестику пальцем, прежде чем застегнуть цепочку у себя на шее.

Мы продолжили переодеваться, я сняла свою полосатую форму.

Позади меня Ирена ахнула.