Последний ход

Услышав смех, я открыла глаза и повернулась к источнику звука. В поле поодаль Ирена держала леску, а Франц бежал с воздушным змеем, хвост которого развевался на ветру. Когда ветер усилился, Франц отпустил змея, но тот рухнул на землю. Выругавшись, Франц попробовал ещё раз – они занимались этим по меньшей мере двадцать минут, – но Ирена смеялась вместо того, чтобы хоть как-то помочь, поэтому он обмотал леску вокруг неё. Её смех превратился в протест; но несмотря на свои жалобы, она притянула Франца к себе и с удовольствием прижала его губы к своим. Они много раз целовались у меня на глазах, но в этот момент я увидела, как Ирену обнимает Протц, как она неохотно прижимается губами к его губам, как извивается, чтобы избежать его прикосновений…

Я моргнула, прогнав видение. Какая мерзость.

Напоминания об Аушвице возникали тогда, когда я меньше всего их ждала. Глухой стук ботинок герра Майнхарта по деревянному полу, запах подпалённой кожи, когда фрау Майнхарт обожглась на кухне на прошлой неделе. Сильная, тяжёлая рука Франца на моём плече этим утром, когда он пытался привлечь моё внимание, пробудила воспоминание о руках мужчин, которые сначала касались моего плеча, а затем, сжав кулак, били меня по лицу. Совсем недавно Ирена готовила нам ланч для пикника, и это напомнило мне о том, как я должна была делить между заключёнными дополнительные порции добытой пищи.

Я не знала, почему эти воспоминания возвращаются. Когда это происходило, мне требовалось время, чтобы осознать, что это лишь воспоминания. И ничего более.

Я сорвала несколько травинок, разорвала их на кусочки разной длины и расставила, как шахматные фигуры. Когда лёгкий ветерок унёс их прочь, я не стала повторять свою попытку. Восстанавливаясь, я читала книги, общалась и играла с друзьями, но не притрагивалась к шахматам. Даже если бы у меня был набор фигур, Ирена играть не умела, как и Матеуш, Франц и его родители. Я могла бы научить их, я могла бы сделать фигуры сама, как отец Кольбе, но это почему-то казалось неправильным. Та часть меня была потеряна, и я не знала, когда обрету её снова.

А ещё Ханья… Её отсутствие было недостающей деталью, в которой я отчаянно нуждалась. Когда я найду её? Она была жива; она должна была выжить. Но что, если я оставила её умирать, как оставила свою семью…

– Знаешь, я никогда бы не подумал, что овладею навыком плетения корзин.

Я повернулась, чтобы увидеть подошедшего Матеуша. Он проводил много времени на ферме. Иногда мы гуляли или устраивали пикники с Иреной и Францем, а иногда просто разговаривали. От обмена короткими письмами и разговоров шёпотом в корзинной мастерской мы перешли к тому, чтобы проводить вместе целые дни.

Когда Матеуш показал мне крошечную, грубо сработанную корзинку, которую он смастерил из травы и соломы, я сморщила нос.

– После всех этих бесчисленных корзин, которые мы сделали, как у тебя вообще сохранилось желание снова этим заниматься?

Он пожал плечами:

– Всё было не так уж плохо.

– Конечно нет, если работа была добровольной.

Слова прозвучали гораздо резче, чем мне бы того хотелось. Всякий раз, когда воспоминания готовы были вот-вот захлестнуть меня, я каким-то образом теряла всякий контроль.

Я сжала одеяло трясущимися руками и закрыла глаза. Воспоминания, просто воспоминания. Если я не справлюсь с собой, начнётся изнурительная мигрень. Нужно прийти в себя, прежде чем видения одержат надо мной верх, прежде чем мои друзья узнают, как воспоминания искалечили меня, потому что если они узнают, то начнут задавать вопросы…

Мне удалось отогнать воспоминания, дрожь утихла. Вздохнув, я открыла глаза и сорвала ещё одну травинку.

– Прости меня, Мацек, это было нечестно.

– Война – вот что по-настоящему нечестно. – Он осмотрел свою работу, а затем швырнул её со всей силой, на какую был способен. Крошечная корзинка пролетела несколько метров над полем и исчезла в высокой траве. Матеуш выглядел так, словно хотел сказать что-то ещё, но заметил приближающихся Ирену и Франца и промолчал.

– Ты должна мне новую леску, Ирена, – сказал Франц. Он поднял порванную нить и взглянул на нас, ища поддержки.

– Сам виноват, тупица, – ответила с усмешкой Ирена. Она заправила за ухо выбившуюся прядь волос – уже не высветленных, а естественного, каштанового цвета – и села рядом со мной.

– Как свидетельница происходящего, я согласна с Иреной.

Франц покачал головой:

– Я знал, что не дождусь от тебя сочувствия, Мария.

– Дайте взглянуть, – сказал Матеуш. Когда Франц передал ему сломанного воздушного змея, он провёл по нему своими ловкими пальцами. – Это легко исправить. У вас есть ещё леска?

– В сарае, – ответил Франц. – Возьми сам. У меня есть ещё дела в городе.

– В больнице, доктор Майнхарт? – спросила Ирена. Матеуш тем временем взял воздушного змея и направился к сараю.

– Как и всегда, – сказал Франц с кривой улыбкой.

– Есть какие-нибудь новости о Ханье или Исааке? – спросила я.

Франц с сочувствием вздохнул:

– Ты же знаешь, я искал их по всему лагерю.