Последний ход

Она на мгновение прижимает меня к себе, затем отпускает, бросается навстречу матушке Матильде и хватает её за руку. Её хватка выглядит такой сильной, что я боюсь, что она причиняет боль пожилой настоятельнице, но матушка Матильда сжимает её так же крепко.

– Скажите, что они в безопасности, – умоляет Ханья, слова звучат резко и настойчиво, несмотря на надлом в голосе. – Пожалуйста, они ведь не…

– О, моё дорогое дитя, прости меня. Я не хотела тебя пугать, – отвечает матушка Матильда, успокаивающе гладя рукой по щеке Ханьи. – Я хотела поделиться тем, что мы с сёстрами узнали с тех пор, как Мария связалась с нами. Мать Марии, Наталья, привела к нам твоих сыновей. Адама и Якова перевели в наш детский дом в Острувеке. – Она слегка улыбается Ханье. – Они живы.

Какое-то мгновение Ханья выглядит слишком ошеломлённой, чтобы отреагировать, затем всхлипывает, и у неё подгибаются колени. Её голова опускается, и она прижимается губами к морщинистой руке настоятельницы. С удивительной ловкостью матушка Матильда опускается рядом с ней на колени, склонив голову, закрыв глаза, баюкая Ханью, как будто она одна из тех детей, которых спасли сёстры.

Я закрываю глаза, возвращаясь в нашу гостиную, где мы с мамой так часто шептались, представляя себе моменты, подобные этому – когда семьи, которые были разлучены, вновь воссоединялись. Мы не можем себе представить всю глубину их страданий, но мы должны внести свой вклад в то, чтобы облегчить их. Так всегда говорила мама. Когда я шепчу ей безмолвную благодарность за неустанные усилия, энтузиазм, сострадание, то ощущаю её облегчение и радость так явственно, словно свои собственные.

Ханья успокаивается, и матушка-настоятельница вытирает слезу с её щеки.

– Хочешь увидеть своих сыновей? – Ханье требуется мгновение, чтобы обрести дар речи.

– Они здесь?

– Когда мы нашли их, то привезли сюда так быстро, как только смогли. Я провела с ними беседу, объяснив им, что они иудеи. И они остались иудеями, – добавляет матушка Матильда, ободряюще сжимая её руку. – Никто из пришедших к нам не был крещён против воли своих родителей.

Ханья моргает, слишком поражённая, чтобы переварить всё, что услышала. Ещё одна слеза скатывается по её щеке. Она по-прежнему цепляется за матушку Матильду, как будто стоит Ханье отпустить её, и всё, что вернула ей матушка-настоятельница, исчезнет.

– Прежде чем ты увидишь своих детей, Ханья, ты должна вспомнить, что они были очень маленькими, когда вас разлучили, и они…

– Они меня не помнят. – Она наклоняет голову в лёгком кивке, хотя её голос дрожит. – Я понимаю, матушка. Пожалуйста, приведите моих киндерлах.

Матушка Матильда подзывает меня к себе. Как только я подхожу к ним, она поднимает Ханью на ноги, оставляет её со мной и исчезает внутри.

Дрожащая рука Ханьи находит мою – у неё она насыщенно-оливковая, у меня бледная, как мамин фарфоровый чайный сервиз. Я представляю, как моя мать держит Якова за руку, ведёт его через канализацию, баюкая Адама на руках, и вижу их здесь, на этом самом месте, грязных и измученных, но живых. Сёстры мыли и кормили детей, мама переодевалась и прятала свою грязную одежду в целях конспирации, а затем спешила домой, пока мои брат и сестра ещё спали.

Если бы только мама знала, что те дети, которых она спасла, принадлежали женщине, которая однажды спасёт её собственную дочь.

Когда матушка Матильда возвращается, с ней идут два темноволосых мальчика. С губ Ханьи срывается тихий вздох, её дрожь ощущается так сильно, словно она моя собственная. Яков оценивающе смотрит на нас, сначала на Ханью, потом на меня, потом снова на неё, в то время как Адам любопытно рассматривает нас широко распахнутыми тёмными глазами. Она делает несколько шагов навстречу сыновьям, с видимым трудом останавливается и ждёт. Матушка Матильда вкладывает руку Якова в руку Адама. Оба ждут её указаний, поэтому она ободряюще кивает им.

Яков медленно ведёт Адама через двор. Подойдя к матери, они останавливаются, и она опускается на колени. Я представляю, как ей хочется заключить их в объятия и осыпать поцелуями, но она ждёт, боясь напугать их шквалом собственных эмоций. Я наблюдаю, затаив дыхание, молясь, чтобы Яков добрался до глубин своей памяти и узнал бедную женщину, которая потеряла всё и провела четыре мучительных года, мечтая об этом моменте. Конечно, он что-нибудь вспомнит, хотя бы какой-то пустячок о матери, которая так сильно его любит.

Ханья изучает маленьких мальчиков, которые были малышами в их последнюю встречу. Вбирает каждую деталь.

– Вы знаете, кто я?

– Тебя зовут Ханья, и ты наша мама. Так сказала матуся Матильда, – отвечает Яков, и я улыбаюсь, услышав это ласковое прозвище. – Она сказала, что меня зовут Яков, а не Анджей, а Генрика зовут Адам.