Последний ход

Мой ход. Шрамы на спине пульсируют так сильно, что я уже сомневаюсь, действительно ли эта игра мне под силу.

Глава 12

Аушвиц, 29 июля 1941 года

Рано утром солнце выглянуло из-за блоков, обещая знойный день. Но не удушающая жара мешала мне дышать, а дикие крики охранников.

Заключённый сбежал. Заключённый из моего блока. Тех, кому не удавались попытки побега, наказывали, часто убивали; те, кто всё-таки сбегал, оставляли позади других – тех, кому предстояло принять уготованное беглецам наказание.

Я изо всех сил старалась оставаться незаметной, не обращая внимания на громкие проклятия Фрича. Как только охранники закончили перекличку, он объявил о наказании.

– Следующие десять заключённых из блока № 14 приговорены к казни заточением.

Тесное замкнутое пространство и голод. Ужасный способ умереть. Фрич ходил вдоль наших рядов, оценивая каждого окаменевшего заключённого, одну за другой выбирая своих жертв. Когда он называл номера, охранники вытаскивали бедных, ни в чём не повинных людей из очереди и собирали их вместе, чтобы сопроводить туда, где заключённые встретят свою смерть. Мне было жаль их, но разум был слишком затуманен единственной просьбой, мешающей сосредоточиться на жалости.

Пожалуйста, только не я и не отец Кольбе.

Эта фраза изгоняла все прочие мысли, и я повторяла её снова и снова, как будто моё отчаяние могло как-то повлиять на решение Фрича. Конечно, он не выбрал бы меня. У него были планы на будущие шахматные турниры – если только он не передумал и не решил, что я ему всё-таки надоела. Никакая стратегия не могла к этому подготовить. Я зависела от лагеря, его правил, его распорядка; не важно, как сильно я хотела добиться перевода Фрича, как сильно хотела почтить семью своим спасением, следующий ход противника мог разрушить всё.

Когда он дошёл до моего ряда, оставалось выбрать ещё одного человека. С каждым его шагом безмолвная мольба внутри меня звучала всё громче, пока не переросла в крик. Пожалуйста, только не я и не отец Кольбе, пожалуйста, только не…

Дойдя до меня, Фрич остановился, и крики в моём сознании смолкли.

Взглянуть на него сейчас – всё равно что бросить ему вызов, это было бы самым худшим решением. Я могла только смотреть на его сапоги, молиться и просить его уйти, проклиная свои стенания за то, что от них не было толка, хотя я изначально осознавала их никчёмность. Фрич стоял передо мной неподвижно, и я чувствовала, как его глаза скользят по моему номеру, пока он делает вдох.

Усмехнувшись, он двинулся мимо стоявшего рядом отца Кольбе. Не успела я опомниться, как он объявил десятого и последнего заключённого, приговорённого к казни.

– Заключённый 5659.

Последней жертвой был мужчина рядом со мной, и когда он услышал свой номер, его лицо побелело. Он рухнул на колени с пронзительным воплем:

– Моя жена, мои дети… Я их больше никогда не увижу.

Когда крик сорвался с губ отчаявшегося человека, отец Кольбе решительно шагнул вперёд. Он сказал что-то, чего я не смогла расслышать за мольбами заключённого о пощаде, но Фрич заметил, что отец Кольбе вышел из строя. Он поднял руку, и охранник остановился, прежде чем увести заключённого 5659. Фрич велел причитающему мужчине замолчать, а затем с усмешкой глянул на отца Кольбе.

– Какого чёрта тебе надо? – спросил он, и отец Кольбе повторил в своей спокойной, мягкой манере.

– Я католический священник. Я хотел бы занять место этого человека, потому что у него есть жена и дети.

При этом все впали в ошеломлённое молчание – и заключённые, и охранники, и тот молодой мужчина. Даже Фрич потерял дар речи. Ему потребовалось мгновение, чтобы прийти в себя; выйдя из ступора, он с ещё большим интересом посмотрел на отца Кольбе:

– Ты католический священник?

– Да, герр лагерфюрер.

Фрич обменялся довольным взглядом с другими охранниками, пнул ошарашенного отца семейства и приказал ему вернуться в строй.

– 16670 пойдёт вместо 5659. Отведите заключённых в блок № 11.

Замена произошла так быстро, что я не успела осмыслить происходящее, а охранники уже уводили отца Кольбе. Он оглянулся на меня. Мой дорогой, бескорыстный друг. Я почти слышала его успокаивающий голос, прощающийся со мной, умоляющий меня понять. И я поняла. Но, когда он скрылся из виду, громкий голос в голове закричал, приказывая отменить решение, и крик продолжался до тех пор, пока шёпот не пронзил нахлынувшее состояние опустошения.

Я буду бороться за каждое мгновение, которое у нас ещё осталось.

Мой план сработает, я была уверена в этом. Я знала Фрича, и я точно знала, как он отреагирует на то, что я собираюсь сделать.

С воплем я упала перед ним на колени.

– Пожалуйста, герр лагерфюрер, не убивайте отца Кольбе, прошу вас!

Фрич с отвращением отпихнул меня, но я продолжала молить и кричать на немецком и польском. Ничто не могло меня остановить. В ещё более сильной истерике я подползла к нему и вцепилась в его щиколотки, прежде чем он снова отпихнул меня.