Последний ход

– Заткнись, мерзкая полька! – Фрич подхватил меня за плечи и встряхнул, его глаза горели садистским наслаждением. – Ты переведена в блок № 11. Можешь наблюдать, как 16670 умирает.

Он бросил меня на землю, где я свернулась калачиком и зарыдала.

Я знала, что это сработает, ты, тупой, злобный ублюдок.

Фрич приказал заключённым освободить место вокруг – и наблюдать, как меня наказывают за несдержанность. Я догадывалась, что ему не хватит терпения дождаться публичного наказания во время вечерней переклички. Я подняла голову, чтобы осмотреть своих зрителей – равнодушных заключённых и довольных офицеров СС. Лишь один из них, пожилой мужчина, выглядел смущённым; казалось, будто я его уже где-то видела, но времени подумать над этим не было.

Я знала, что меня ждёт, – наказание, на которое я рассчитывала, независимо от того, сработает мой план или нет. Это был единственный способ получить то, что я хотела. Несмотря на ужас ожидания, нависший надо мной, я смогу это перебороть.

Я скорчилась на земле, ожидая медицинского осмотра перед грядущим наказанием, когда рядом послышались шаги Фрича. Он схватил меня сзади за воротник, сжал руками тонкую ткань. Я съёжилась, ожидая, что он поднимет меня на ноги, но услышала звук рвущейся ткани, прозвучавший как предсмертный крик. Зачем он порвал мою форму?

Его кнут просвистел в воздухе.

Чистая, пронзительная боль разорвала мою спину и вырвала из горла крик, не похожий ни на один из тех, что я издавала раньше. Фрич совсем не следовал протоколу. Он просто хотел посмотреть, как я истекаю кровью.

Мой допрос в гестапо был детской забавой по сравнению с этим. Боль была ещё сильнее, чем я опасалась. И я знала, чего от меня ждут.

– Айнс. Цвай. Драй[17]. – Мои слова больше походили на рыдания, я вслух считала удары, но на четвёртом мой разум помутился. Четыре по-немецки, как будет четыре по-немецки? Ну же, я ведь знала этот язык всю свою жизнь…

Пронзительный свист, укус за спину. Пятый удар плетью. Я опоздала. Я сбилась со счёта, хотя и знала, что происходит, когда заключённый сбивается.

– Начинай сначала! – проорал Фрич. Я отчётливо слышала удовлетворение в его голосе.

Слёзы навернулись на глаза, когда кожа кнута впилась когтями в мою плоть, слово пыталось вырваться сквозь стиснутые зубы.

– Айнс.

Мы продолжили, удар за ударом, пока мои удушающие всхлипы и крики отмечали каждую новую полосу на спине. Боль была непреодолимой, в разы сильнее испытанной мною до этого, я не могла совершить ещё одну ошибку, не могла этого больше выдержать.

Пока я считала удары, мои мысли вернулись к тому моменту, когда штурмбаннфюрер Эбнер нашёл в корзине свидетельства о крещении и когда он угрожал пытками моей семье, чтобы заставить меня признаться. Он знал, что победил; и сейчас, когда Фрич наказывал меня, совершенно игнорируя протокол, он тоже думал, что победил. Я снова столкнулась с человеком, уверенным в собственной победе. Разница была лишь в том, что Эбнер перехитрил меня, а Фрич сыграл мне на руку.

Он сделал паузу после пятнадцатого удара.

– Будешь ещё открывать рот, когда вздумается, 16671?

Когда я спровоцировала штурмбаннфюрера Эбнера после того, как он назвал меня глупой девчонкой, это был небольшой, но приятный акт бунтарства. Сейчас я снова была не в том положении, чтобы провоцировать своего мучителя. Опрометчиво тогда, опрометчиво сейчас. Но мои планы всегда отличались безрассудством.

Мне стоило немалых усилий поднять голову и посмотреть на Фрича. С кнута, зажатого у него в кулаке, капала кровь. Моя кровь. Когда я зашевелилась, один из охранников окликнул Фрича, тот остановился и посмотрел на меня. Когда я заговорила, мой голос был хриплым, но не дрогнул.

– Меня зовут Мария Флорковская.

Я была готова к тому, что за этим последует. Непокорность придавала сил.

Он набросился на меня, нанося удары плетью так быстро, что я не смогла бы сосчитать их вслух, даже если бы захотела. Когда я кричала под мучительными ударами, во мне бурлила новая энергия. Я жила, я боролась.

– Фрич, какого чёрта ты делаешь?

К тому времени, когда крик достиг моих ушей, Фрич отступил. Мне показалось, что голос принадлежал коменданту Хёссу, но я не была уверена. Из-за боли невозможно было сосредоточиться.

– Эта польская сука вздумала открыть рот, герр комендант. – В голосе не было раскаяния – впрочем, я его и не ждала.

– Тогда следуйте протоколу, чтобы наказывать её. Я не вижу стола для порки. Она прошла медицинский осмотр перед исполнением наказания?

– Нет, герр комендант.

– Бога ради, Фрич, я не потерплю некомпетентных офицеров в своём лагере. В следующий раз, когда будете наказывать заключённого, следуйте протоколу, понятно?