Последний ход

Сказав, что мы встретимся вечером в больничном блоке, чтобы Янина могла осмотреть мои раны, Ханья помогла мне дойти до двери. Я двигалась ещё медленнее, чем при попытке сесть, но решимость вела меня вперёд. Оказавшись снаружи, я остановилась, чтобы перевести дух.

– Ханья, когда мы разговаривали в последний раз, я… – Она подняла руку, прервав мои извинения.

– Всё в порядке. Ты уверена, что сможешь работать?

Я кивнула, и мы пошли дальше. Она поддерживала меня, пока мы не подошли к блоку № 11, затем позволила мне продолжить идти одной. Она смотрела, как я иду, вероятно, желая убедиться, что я могу делать это самостоятельно, затем я услышала её удаляющиеся шаги.

– Ханья, – позвала я её, и она обернулась. – Ты умеешь играть в шахматы?

– Нет, – ответила она, одарив меня лёгкой улыбкой. – Но я бы хотела научиться.

* * *

Когда я добралась до блока № 11 и, пошатываясь, вошла в дверь, то принялась настаивать на том, что готова к работе, и капо не стал меня отговаривать. Он поручил мне выносить вёдра с отходами, и я провела весь день в подвале.

Каким бы тяжёлым ни казался труд на открытом воздухе, тем, кто работает в блоке № 11, приходилось намного хуже. Люди, замурованные в камерах, были приговорены к ужасным пыткам и медленной, мучительной смерти. Стоны, проклятия и причитания эхом разносились по мрачным коридорам, когда я входила в очередную камеру. Я перемещалась медленно – даже с обезболивающими препаратами каждое движение причиняло боль. Некоторые мужчины смотрели на меня, будто завидуя моей относительной свободе; другие умоляли о помощи, еде или воде; третьи были слишком слабы, чтобы заметить моё присутствие. В поисках отца Кольбе я подолгу задерживала взгляд на несчастных лицах, а затем, выполнив свою задачу, опускала глаза в пол. Измученные, безнадёжные взгляды приговорённых к смерти отражали мою неспособность облегчить их страдания.

Под конец дня я его нашла. Камера № 18.

Кроткому голосу, возносившему молитвы, вторил ропот голосов других заключённых; я замерла у двери. Они читали последнюю декаду молитв Розария. Я закрыла глаза, потянулась к маленькому кармашку и достала чётки, слушая, как знакомая речь возвышается над прочими голосами и наполняет меня привычным покоем. Когда молитва закончилась, благоговейная тишина опустилась на всех присутствующих и окутала пространство вокруг.

Я сделала глубокий вдох, чтобы прийти в себя, и, убедившись, что капо поблизости нет, потянула на себя тяжёлую дверь. От этого действия раны вновь открылись, у меня перехватило дыхание, когда по спине разлилось пламя мучительной боли. Мужчины повернулись на звук. Отец Кольбе стоял на коленях посреди них и смотрел на меня широко раскрытыми глазами. Он встал и открыл рот, чтобы заговорить, но я начала первой:

– То, что вы сделали для того заключённого, предложив занять его место… – Мой голос сорвался, и потребовалось некоторое время, чтобы снова обрести его. – Вы невероятный человек.

Он покачал головой:

– У него есть семья. Даст Бог, он вернётся к ним. – Отец Кольбе позволил сказанному задержаться между нами, затем взял мою руку и накрыл своей. – Что касается тебя, мой друг… – Голос дрогнул, он с трудом сглотнул.

Я грустно улыбнулась ему глазами, полными слёз.

– Как я буду жить без вас, отец Кольбе? – Ответ был очевиден, но я должна была услышать это от него.

– Ты будешь жить и бороться, Мария. – Он слегка сжал мою руку, подойдя ближе и уставившись на мои раны.

– Дитя, что они сделали?

Я посмотрела на своё разодранное плечо, которое уже несколько часов кровоточило сквозь повязку.

– Скромная плата за перевод, которого я добивалась.

По мере того как мои слова проникали в его сознание и приносили с собой понимание, я видела, как на лице отца Кольбе проступает смятение. Я наклонила голову, единственным кивком отвечая на невысказанный вопрос, и его глаза наполнились благодарными слезами.

– Дорогая, мудрая девочка, на какую жертву ты пошла ради меня, – прошептал он.

Он осенил мои раны крестным знамением. После этого я сомкнула пальцы на его запястье, повернула его руку раскрытой ладонью вверх и вложила в неё небольшой предмет. Круглый камешек с плаца, такой же, как те, что он подарил мне для игры в шахматы.

Глава 14

Аушвиц, 6 августа 1941 года

– Ханья, а у тебя не будет неприятностей из-за этого?

Поскольку Ханья и Янина настаивали на том, чтобы я осталась в госпитале, чтобы восстановиться после порки, а я была непреклонна в желании посещать отца Кольбе, мы заключили соглашение: я буду приходить в госпиталь, чтобы отдохнуть и позволить Янине осмотреть меня, но продолжу работать в блоке № 11. Ханья таскала меня в блок № 19 каждый день – она не верила, что я выполню свою часть сделки, – и пока я появлялась в госпитале, Янина была довольна.

Янина промыла мои раны антисептиком – процесс почти столь же болезненный, как и получение самих ран, – и перевязала их свежими, чистыми бинтами. Я задала свой вопрос, когда Ханья передавала мне форму. В ответ она обвела взглядом комнату, прежде чем ответить, понизив голос: